В общем, дел хватало, но теперь они разом кончились. Осталось только одно — единственно важное, неотложное. Отомстить за родителей. Исправить ту вопиющую несправедливость, когда все, созданное или сохраняемое их руками, осталось, а сами они исчезли.
Спустившись, Женька открыл дверь на веранду и сразу увидел два круглых зеленых фонарика, светивших ему признательно, щедро и безотказно.
— Не спится, Пенелопа?
— Мяв (Нет).
— Одиноко?
— Мяв (Да).
— Мне тоже.
— Мяв (Я тебя понимаю).
Не зажигая света, а довольствуясь развидневшейся темнотой, Женька проверил, есть ли у Пенелопы корм, вода, и приготовился открыть входную дверь, чтобы выпустить ее на пару минут, да и самому избавить организм от лишней жидкости.
— Мяв!
Пенелопа, путаясь под ногами, мешала приблизиться к двери. Каждый шаг упирался в ее тельце с выгнутой спиной, вздыбленной шерстью и поставленным торчком хвостом. А потом, когда Женька бесцеремонно отодвинул ее ногой, она позволила себе немыслимое: зашипела и сделала передней лапой такое движение, будто была готова пустить в ход когти, которые на самом деле были предусмотрительно втянуты внутрь.
— Та-ак! И в чем дело?
Женька присел на одно колено, глядя в черное окно, выделяющееся в темноте. Очертания деревьев были еще более черными, чем небо. При взгляде на них в душе зародилась смутная тревога.
— Мяв! — сказала Пенелопа. — Мяв!
Женька распрямился и осторожно приблизился к окну, став у стены, чтобы его не было видно снаружи, если вдруг там кто-то стоит. Он ни за что не стал бы таиться, если бы не та попытка забраться в его городскую квартиру. И не насторожился бы, если бы не странное поведение кошки.
Она намеренно помешала ему подойти к двери и, добившись своей цели, прекратила мяукать, словно не желая выдавать свое присутствие.
Кому?
Женька пока не знал точно. Выглядывая из-за оконной рамы, он уловил лишь неясное движение возле крыльца. Потом из тени яблони вышли два силуэта: один длинный, второй поменьше.
Они! Те двое, что пытались утопить Женьку в озере. Он знал, что они обязательно явятся, но как-то забыл об этом. Пенелопа подала знак, и он вспомнил.
«Спасибо, подруга», — мысленно поблагодарил Женька.
Кошка беззвучно открыла и закрыла рот. Мол, не за что, мы же теперь вместе и обязаны заботиться друг о друге.
Женька уже не смотрел на нее. Все его внимание было сосредоточено на двух мужчинах у входа. В руке одного что-то блеснуло. Не нож и не какое-то другое оружие. Блестящий предмет исчез из виду, и, надо понимать, его вставили в замочную скважину, потому что до Женькиных ушей донеслось поскрипывание и пощелкивание.
Выгнувшись дугой, Пенелопа отскочила подальше на очень прямых, очень длинных ногах, держа хвост трубой. Женька сбросил вьетнамки там, где стоял, и на цыпочках поспешил наверх, где хранился его арсенал.
Поколебавшись, он остановил свой выбор на ружье для подводной охоты. Не хотелось будить соседей пальбой среди ночи. Это было дело личного характера, и касалось оно только троих мужчин в мире. Двое из них находились сейчас по одну сторону двери, один — по другую.
Спустившись, Женька прихватил также тяжелый топор, который мама всегда держала под лестницей на тот случай, если попытаются вломиться. Отец ее высмеивал, утверждая, что в наши времена такое невозможно. Выяснилось, что отец ошибался, а мама была права. Но кому теперь от этого легче? Многолетние споры родителей по любым поводам закончились ничьей. Никто не проиграл, никто не победил. Все было впустую. Ничего не осталось…
Кроме сына, который прижался спиной к стене, выбрав такое положение, чтобы взломщики не сразу увидели его, когда откроют дверь.
Замок скрежетал и похрустывал, но в остальном было очень тихо. Пенелопа, явно не желая принимать участие в разборках между людьми, затаилась где-то под столом и зажмурилась, чтобы не выдавать себя изумрудными огоньками глаз. Где-то нервно и однообразно вскрикивала ночная птица, но одинокий голос ее еще сильнее подчеркивал безмолвие, нарушаемое трением металла о металл.
И вот наконец прозвучал отчетливый щелчок, после чего дверь медленно поползла наружу.
Женька сглотнул. Самострел он поднимать не спешил, держа его в опущенной руке так, чтобы наконечник заправленной стрелы смотрел в пол. Поднятое оружие могло привлечь внимание слишком рано. Женька же хотел дать бандитам возможность войти внутрь. В этом случае он успевал всадить стрелу в первого и достать топором второго.
Не было ни малейших сомнений в том, что другого решения нет и быть не может. Женька собирался убить бандитов, не задумываясь, что будет потом. С недавних пор он существовал в новой реальности, функционировал в ином режиме. Здесь не было места сомнениям, жалости и страхам. На тебя охотились, ты защищался. Или убивал ты, или убивали тебя, вот и вся премудрость. Уголовная ответственность, мнение окружающих, моральные принципы, христианские заповеди — это все из другой оперы.
Шмат и Бутуз давно усвоили одну нехитрую истину: настоящая, глубинная жизнь имеет мало общего с тем карнавалом, который устраивают люди. Они никогда не задумывались, плохо или хорошо поступают, как не делают этого дикие звери. По жизни их вел инстинкт выживания и желание самоутвердиться. В этом была их сила, и в этом же крылась их слабость.
Бутуз вошел в дом первый, пряча в карман универсальную отмычку. Он научился пользоваться ею у старшего брата, который уже немало зон потоптал, растерял половину зубов, был весь синий от татуировок и имел член, похожий на кукурузный початок из-за вшитых под кожу бусин. Месяц назад брата зарезали в скверике напротив дома и высыпали ему во вспоротый живот пачку поваренной соли. Криков почему-то никто не слышал. Бутузу хотелось верить, что братуха скончался раньше, чем ему начало разъедать внутренности. А еще он жаждал проделать нечто подобное с кем-нибудь из врагов.
Поэтому, переступая порог дома, Бутуз думал о том, как найдет здесь соль, а потом уже начнет беседовать с хозяином. Первый разрез можно будет сделать не слишком глубоким, скорее, для устрашения и доходчивости. Когда соль попадет туда, Женя Артемов, разумеется, начнет вопить от боли, поэтому неплохо бы обзавестись скотчем, который намного надежнее любого кляпа, потому что…
Мысль оборвалась, как будто была ниточкой, за которую дернули слишком резко.
В двух шагах от Бутуза стоял Женька, направив на него странное серебристое ружье с коротким тоненьким стволом. Если бы Бутуз сперва спрятал отмычку, достал из-за пояса пистолет, а уже потом вошел в дом, этого не случилось бы. Теперь же он попал в засаду, под прицел дурацкого ружьеца.
Оно поднялось снизу, из темноты, и теперь лежало на руках хозяина, не упираясь прикладом в плечо.
Разглядев все это, Бутуз успел кое-что сделать. Даже не попытавшись предупредить находящегося позади товарища, он резко присел.
