По спине Эйлин пробежал мороз, когда она осознала, что вскоре станет еще одной из пропавших. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Потом закрыла глаза – все равно через черный мешок она ничего не видела – и заставила себя напрячь остальные органы чувств, чтобы как-то сориентироваться. Она все еще могла слышать, могла ощущать. Если сосредоточится, возможно, ей удастся понять, куда ее тащат.
Попытка понять, куда идут похитители, немного приглушила панику. Чем больше Эйлин старалась заставить себя разобраться в том, что происходит, и определить направление их движения, тем больше отступал страх. Конечно, страх оставался, слепой и безотчетный, но постепенно ее сознанием все сильнее овладевала одна-единственная мысль, рожденная изначальным инстинктом всего живого, – она должна выжить. Пришпоренное отчаянием сознание, преодолев бесплодное лихорадочное трепыхание, пыталось понять происходящее вокруг нее, чтобы найти способ освободиться. Или подать сигнал тревоги.
К несчастью, похитители не стали нести ее по улицам. Вместо этого они донесли ее до того места, где кончались деревья, и, повернув направо, ускорили шаг. Шелест листвы остался позади, и сквозь легкую ткань жакета Эйлин почувствовала тепло солнечных лучей. Однако примерно через десять ярдов мужчины снова вошли в тень.
Эйлин закрыла глаза и попыталась представить, где они находятся. Позади церкви? Должно быть, так, поскольку поблизости не было никаких других зданий. Она услышала звук ключа, вставляемого в замок. Ключ повернулся, тихо скрипнули петли, и мужчина, который ее нес, шагнул в более густую, более прохладную тень.
Они прошли всего несколько шагов, и тащивший Эйлин громила опустил ее на то, что по ощущению было деревянным стулом с прямой спинкой. Эйлин открыла глаза под мешком и увидела мелькнувший и быстро погасший свет, когда дверь, в которую они вошли, закрылась.
– Сиди смирно, – грубым хриплым голосом рявкнул притащивший ее мужчина.
Впрочем, связанная по рукам и ногам, она все равно не смогла бы ничего сделать. Незаметно проверив веревки на прочность, Эйлин быстро убедилась в том, что попытка освободиться будет лишь пустой тратой сил.
Радовало лишь то, что поля шляпки не позволяли черной ткани мешка касаться верхней части ее лица и ей не угрожало задохнуться.
Чтобы сберечь силы, Эйлин заставила себя немного расслабиться. Она продолжала прислушиваться к шагам мужчин, ходивших рядом с ней. Их было только двое. В конце концов они устроились на стульях – а может быть, на полу – по обе стороны от нее. Наступила тишина.
Насколько она поняла, похитители вошли в церковь через ту дверь, через которую несколько дней назад входил Ундото.
Мужчины не двигались, и Эйлин стало казаться, что они сидят здесь уже несколько часов. Ее мучила жара и духота. Мужчины не разговаривали ни с ней, ни между собой, и ей ничего не оставалось, как обдумывать свое положение.
Эйлин не сомневалась, что ее похитили те же работорговцы, что были связаны с Ундото. Те самые работорговцы, которые почти наверняка похитили Уилла. На какое-то время ее захватила мысль, что если они переправят ее в то же место, куда отвезли Уилла, то, вполне возможно, она сможет снова встретиться с братом. Однако она прекрасно понимала, что Уилл не обрадуется этой встрече. Он будет в бешенстве оттого, что она приехала сюда и тоже оказалась похищенной. И она не могла бы его винить. Если бы она имела право голоса в этом вопросе, то ни за что не выбрала бы такой способ найти Уилла.
Это вернуло ее к мыслям о возможном бегстве. Эйлин думала – надеялась, – что, прежде чем переправить ее в джунгли, похитители отведут ее в свое логово. Она перебрала все варианты, но так и не смогла придумать, каким способом сможет освободиться… без посторонней помощи.
Без того, чтобы ее кто-нибудь спас.
Она думала о Фробишере и его людях. Они наверняка будут наблюдать за логовом. Они ждут, что работорговцы, захватив очередного пленника, вернутся в свою нору в центре трущоб. Это было не так далеко отсюда. Если похитители так и сделают, притащат ее туда… увидит ли это Фробишер? Поймет ли он, что их пленница – это она?
Нахмурившись под черным мешком, Эйлин задумалась, как он смог бы ее узнать. Фробишер не увидит ни ее лица, ни волос, если похитители не снимут с нее мешок, а этого они, скорее всего, не сделают. Он никогда раньше не видел ее в этом светло-лимонном костюме, и Эйлин очень сомневалась, что он узнает ее полуботинки.
Что еще? Что-то должно быть.
Эйлин беспокойно пошевелилась на деревянном стуле и ощутила вес лежавшего на коленях ридикюля. Удивительно, но бандиты почему-то не отобрали его. Впрочем, они наверняка считали, что там нет ничего, кроме обычных мелочей, которые носят с собой дамы. Правда, сейчас, когда у нее были связаны руки, даже пистолет не мог бы ей помочь. Она не смогла бы достаточно широко открыть узкое горлышко ридикюля, чтобы достать его. К тому же глупо доставать пистолет, когда не видишь, куда целиться.
Однако сам по себе ридикюль… Этот довольно уродливый простой черный мешок, выбранный Эйлин не за красоту, а из соображений практичности, был той вещью, которую Фробишер вполне мог узнать.
И если он позволит Фробишеру или его людям опознать ее, то послужит ей как нельзя лучше.
Но это все, на что она могла надеяться. О том, что ее станут спасать, не могло быть и речи. По крайней мере, сейчас.
В ушах Эйлин еще звучали сказанные командным голосом капитана слова Фробишера о том, что ни при каких обстоятельствах они не могут пытаться освободить того, кто станет следующей жертвой работорговцев. Напротив, они должны позволить работорговцам увезти своего пленника в джунгли, чтобы иметь возможность проследить за ними до лагеря.
И Эйлин не могла не согласиться с ним, если смотреть на его миссию трезво и без эмоций. А она смотрела на нее именно так.
Просто она не ожидала, что окажется той самой жертвой.
Тем не менее она ею стала и, значит, не могла ждать, что он поставит ее благополучие выше долга, ее безопасность выше безопасности людей, похищенных раньше, несмотря на свое постоянное стремление защитить ее.
Несмотря на поцелуи.
Эйлин не имела понятия, почему ее похитили, что за причина заставила работорговцев выбрать своей жертвой именно ее. Но это не имело значения. Она сама угодила в эту ловушку, и теперь Фробишер…
Под черным мешком, с зажатым ртом, Эйлин мысленно выругалась.
Проклятье!
Как несправедливо, что единственный мужчина, который за долгое время сумел завладеть ее мыслями, был связан обязательствами, требовавшими, чтобы он даже не пытался вырвать ее из лап работорговцев.
Эйлин едва не застонала от досады, но тут же взяла себя в руки. Несмотря на мешок на голове и кляп во рту, она сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на своих ощущениях и на том, что они могли означать. Снова попыталась представить себе какой-нибудь способ вырваться из лап работорговцев. Потому что, если смотреть на вещи трезво, не похоже, чтобы кто-нибудь явился ее спасать.
