Принуждать же безработного к временной работе, угрожать ему тем, что его вычеркнут из списков на социальную помощь, – значит исключaть молодого человека из процесса настоящего трудоустройства, приговорив его либо к дисквалификации, либо к маргинальному существованию безработного, без всяких социальных гарантий.
Я слышала о молодых людях, которые отказывались нести воинcкую службу по религиозным мотивам и были счастливы, что поступили именно так. Но я знаю и работoдателей, которые брали к себе таких «отказников» на альтернативную службу и не жалели об этом. В школы, например, где учились дети с отставаниями, и т. д. И этого «уклонившегося» за то, что он делал в интернате, следовало назвать прирожденным воспитателем. Он делал все, что нужно, он красил, все были от него в восторге… «Уклонившимся» платят не больше, чем тем, кто находится на действительной службе, но они чувствуют удовлетворение от того, что выполняют национальный долг, не вступая в противоречия с собственной совестью. Следовало бы разрешить проходить военную службу в шестнадцать лет, так же как и предоставлять работу уклонившимся от нее.
И если уж снижать возраст сексуального совершеннолетия или уголовной ответственности за сексуальные преступления, например, то нет никаких причин не снижать возраст прохождения военной службы.
Сейчас, если идешь на военную службу раньше своего срока, нельзя проходить альтернативную службу. Если бы это было разрешено, думаю, молодежь ринулась бы в эту открывшуюся дверь.
В профессиональной жизни, особенно в общественных сферах деятельности, кандидатура освобожденного от воинской повинности даже не рассматривается для приема на работу. Но отказников по религиозным соображениям могли бы принимать и иначе: они ведь не лодыри, не симулянты…
Нетерпимость одних к другим в соответствии с субординацией не ослабевает. Общество унаследовало обязательную воинскую повинность как замену обряда посвящения. Это не одно – это целый свод нелепых принуждений.
Еще можно услышать, как матери говорят сыновьям: «Служба в армии сделает из тебя мужчину». Словопрения в стране старых военных традиций. Позорный ярлык прикрепляется к уклонившемуся от воинской повинности. «Если ты никогда не получал приказов, ты никогда не сможешь их отдавать…» Полагаю, это утверждение распространено среди вербовщиков на национальную военную службу.
Тогда должно быть так: если ты получил идиотский приказ, ты вправе от него отказаться! Вербовщики, наоборот, должны были бы ценить дух критицизма, здравый смысл новобранца: «Смотри-ка, у тебя голова на плечах, ты сопротивляешься нелепым приказам, как раз такой, со склонностью к критике, нам интересен».
Час еженедельной критики
В школах Канады взрослые очень радуются, когда дети критикуют преподавателей… Во Франции учителя из-за чувства корпоративности удаляют «вольнодумцев»: «Он критикует, наверное асоциальный тип, надо перевести его в класс для детей с проблемами». Удаляют даже маленьких, из подготовительного класса. Я занималась ребенком, который проучился четыре года. В двух первых классах у него четыре раза сменились преподаватели, потому что они передавали его из рук в руки как эстафетную палочку, причем вымазанную дерьмом… Он замечал противоречия, которые случались у учителей: «Вчера вы говорили одно, сегодня другое, где же правда?» Это был умный ребенок с очень высоким показателем интеллекта. Мать уехала с ним и его старшей сестрой в Квебек. Она боялась, что он не устроит канадских учителей, как не устраивал французских. Когда она записывала его в школу, у нее на это не ушло и пяти минут, тогда как во Франции надо было выстоять в очереди, иначе обоих детей не приняли бы в одну и ту же школу. Директор задал ей несколько толковых вопросов о вкусах детей, о том, как она помогает своему сыну, когда он разочарован в себе или в ком-нибудь другом… любит ли он рыбу, какие физические упражнения ему нравятся и т. д. У нее не спрашивали его детскую медицинскую карточку, а интересовались проблемами отношений между ним и другими людьми: «Какие поощрения доставляют ему наибольшее удовольствие?» Все про обычную жизнь. «Когда ему тоскливо, он доверяется отцу или бабушке больше, чем вам?» Никаких полицейских вопросов, вроде «Ладите ли вы с вашим мужем?», как обычно спрашивают у матерей, которые приводят ребенка записывать в школу.
В первый день, идя за ребенком в школу, она дрожала от страха: «Что-то он мне еще расскажет?» Но мальчик был лаконичен. «В школе все нормально?» – «Да». Они обменялись взглядами. Она подумала: «Они не будут его здесь держать, он невыносим».
Следующие три дня мальчик был молчалив, что для него было нехарактерно. На четвертый день его прорвало: «Знаешь, мама, это потрясающе, ты должна мне помочь…» – «А в чем дело?» – «В том, что сегодня вечером я напишу обо всем, что мне не нравится в этой школе, по пунктам. У меня наберется пунктов десять, но надо расставить их по порядку, потому что не надо, может быть, говорить обо всем, что не нравится, только о том, что не нравится в первую очередь».
Когда он первый раз сказал учительнице, как он привык: «Но, мадам, вы говорите то так, то эдак, ведь это неправда, и потом вот это…» – она ответила ему: «Интересно! Потерпи с этим до среды, до утра. Каждую неделю мы оставляем два часа, чтобы говорить о том, что кому не нравится, мы просим учеников нам помочь, сказать, что именно не так, как нужно, так что ты напиши все, что считаешь нужным, и оставь до среды».
Во вторник вечером мать прочитала все десять пунктов, которые он составил. На следующий день он пришел из школы воодушевленный: «Обо всем не говорили, но, знаешь, когда о чем-то говорится, все потом голосуют – и ученики и учителя. Из моих десяти пунктов голосовали четыре. Сказали, что я прав и что это будет изменено». Одно из его критических замечаний касалось расписания: физкультура не должна стоять перед математикой – и он был совершенно прав; другое замечание касалось того, как ученики сидят в классе: нехорошо, когда все время сидишь на одном и том же месте. Почему бы не меняться местами каждую неделю? Учителя сказали, что, когда у каждого есть постоянное место, им легче запомнить учеников, для них это – меньше работы. Но в концето концов за неделю учеников узнаешь, а через две их уже хорошо знаешь. Тогда можно и поменяться местами. И по понедельникам каждый выбирал себе место, какое хотел. Предложение было принято.
Учителя в этой школе говорили ученикам: «Нам повезло: к счастью, к нам приехал француз, который видит, что у нас не так, нам-то кажется, что у нас все идет хорошо, а вы, вы никогда ничего не предлагаете». Этот ребенок наделал шума в школе, поскольку о нем узнали, и родители говорили: «Ведь он так себя ведет не для того, чтобы выставить нас дураками, а потому что в нем силен критический дух». Если этому мальчику говорили: «В общем, ты прав, так будет лучше, но так делать нельзя, как бы тебе этого ни хотелось», он соглашался. Все его требования шли от того, что он был умен и развит, и исключали его из парижских школ, потому что он будоражил весь класс, без конца выявляя ошибки всех и каждого. В Квебеке, когда он начал на все нападать, достаточно было сказать: «Критика будет в среду», – и все прекратилось.
