Так мы и сделали. К счастью, на другом конце провода оказалась чуткая женщина, она разрешила нам приехать, и нас приняли в Доме ребенка. Конечно, директор Дома ребенка не позволила нам пообщаться с Яной, но кое-что она прояснила. Сказала, что если мы серьезно настроены, то можем начинать собирать документы, писать заявление на усыновление. Но скорее всего опека нам этого ребенка не отдаст. Девочке нужна особая семья и постоянный уход. Дело в том, что, когда мама ждала Яну, а точнее, не ждала, она пыталась вытравить ее из организма разными химическими препаратами, в результате чего девочка родилась с глубокой внутренней патологией, практически несовместимой с жизнью. Ее буквально вытащили с того света. И там такой набор заболеваний, который не позволит ей много времени проводить дома, в семье, придется часто и подолгу лежать в больницах. А у нас уже есть четверо кровных детей, и вряд ли опека одобрит такое решение – маме придется месяцами пропадать в клиниках вместе с Яной, забыв об остальных детях. Это не значит, что ребенок не может быть усыновлен, просто ей нужна другая семья, в которой ей одной будет уделяться стопроцентное внимание. Забегая вперед, скажу, что именно так, к счастью, и вышло – Яну забрала одинокая женщина, которая посвящает ей все свое время, в этом плане я могу быть спокойна. Но в тот момент я не сдалась – выписала диагнозы из больничной карты девочки и пошла по врачам. К сожалению, опасения калужских докторов подтвердили все знакомые медики и несколько независимых, которые не знали ни меня, ни моей семьи. Действительно, у ребенка были очень серьезные органические поражения внутренних органов и множество проблем со здоровьем. Нам говорили: «Вы, конечно, можете ее удочерить, но постоянное лечение и пребывание в больницах будет иметь место. Вы к этому готовы?» Мы поняли, что нет.
Это было очень тяжело, практически невыносимо. На тот момент мы уже начали собирать документы и были настроены на этого ребенка. Но сейчас я уже знаю, что наше решение было правильным – каждая семья должна трезво оценивать свой ресурс. Мы смирились с тем, что Яна не станет нашей дочкой, но не остановились и продолжали собирать документы. Сначала заказали справку о несудимости, потом стали проходить врачей. И так получилось, что спустя некоторое время нам перезванивает тот же директор Дома ребенка и говорит: «Если вы серьезно настроены на усыновление, у нас есть другая девочка. Приедете?» Оказалось, что ребенок был еще не в статусе усыновления – ждали судебных процедур по лишению ее мамы родительских прав, потом должен был пройти срок подачи апелляционного заявления на решение суда и так далее. Но нам разрешили снова приехать, познакомиться и, если случится контакт, ждать уже именно ее. Мы с мужем решили, что так и нужно поступить, поэтому я снова поехала в Дом ребенка. И вот тогда впервые увидела Женю, нашу дочь. Не могу сказать, что меня сразу же что-то «торкнуло» или где-то там «екнуло». Просто бегает девочка, симпатичная, смышленая, но и только. Я не поняла, «мой» это ребенок или «не мой».
Жене в тот момент было три годика. Родилась она, как положено, в родильном доме, во время беременности ее мама даже наблюдалась у врача и сдавала анализы. То есть Женю мама ждала и даже сама воспитывала ее первый год жизни. Но потом, когда дочке исполнился год и месяц, мама принесла ее в Дом ребенка – сказала, что у нее нет денег, чтобы растить дочь, и ей некому помочь. Она обещала устроить свою личную жизнь, найти работу и потом вернуться за Женей. Но, оставив ребенка, она пропала, причем бесследно. Мы пытались ее найти и не смогли. Вышли только на родную бабушку и тетю Жени, которым сообщили о том, что у девочки теперь есть потенциальные усыновители. В тот момент тетя высказала желание забрать Женю, но дальше слов дело не пошло, никаких конкретных действий не последовало. Тем временем мы с мужем собирали документы и навещали Женю. Поворотным событием в нашей истории стал очередной приезд в Дом ребенка – в тот раз мы снова повезли туда подарки: кучу детских стульчиков, велосипедиков, всего, чего там не хватало. И вот, забив полную машину этого добра, мы приехали. Муж перетаскал подарки в актовый зал и начал их собирать – все это было в упаковках, в разобранном виде. Шел тихий час, но нянечка, видя, что мы приехали издалека, решила поднять Женю пораньше, чтобы она могла с нами подольше пообщаться. И вот Женя сидит вместе с нами, спрашивает: «Куда это, куда то?» А потом говорит мне: «Пойдем, я покажу тебе рыбок в аквариуме!» И мы с ней вышли в коридор. А там другая нянечка везет полдник, она увидела Женю и спрашивает: «Ой, а ты почему не спишь? Твоя группа же спит еще». И тогда Женя на нее так важно посмотрела, взяла меня за руку и говорит: «Хм! Так ко мне мама с папой приехали!» И все. Тут все наши сомнения кончились. Я прихожу в актовый зал, говорю мужу: «Ты знаешь, Женя нас с тобой сейчас папой с мамой назвала». Он, конечно, был очень тронут – и для меня, и для него это стало поворотным событием. Даже не обладая на тот момент каким-то атомным желанием удочерить именно ее, мы поняли, что просто не можем обмануть ожидания ребенка. Не имеем права предать ее во второй раз. Мы не знали, где тот показатель, который должен сработать при встрече с ребенком, а если он не дал о себе знать, то так можно искать всю жизнь. Мы просто решили, что это, наверное, знак судьбы, и пошли дальше по этому пути.
В то время посещение школы приемных родителей еще не было обязательным, и тем не менее я ходила по психологам, искала ответы на внутренние вопросы. Их было много. Беспокоила психологическая совместимость, вопросы приятия. Смогу ли я? Полюблю ли я? Что будет потом, когда Женя осознает, что не родная нам? Как быть, когда в эпоху переходного периода она предъявит: «Ты мне не мать, и не смей меня воспитывать». И так далее, и так далее – все это было. Но степень желания удочерить оказалась сильнее страхов.
Я продолжала ездить к Жене примерно полгода – это время ушло на документы и судебные процедуры. И довольно быстро она стала остро реагировать на мои отъезды. Видимо, сказывался страх потери. Было очень сложно. Каждый раз я ехала к ней и знала, что придется расстаться, а она снова воспримет это как маленькое предательство. Мы могли сколько угодно долго общаться, играть, но в тот самый момент, когда я говорила «Женечка, мне пора уезжать», она тут же замыкалась, становилась колючей, как ежик, оставляла игрушки, разворачивалась и просто уходила от меня, всем своим видом показывая, как ей обидно. Забегая вперед, скажу, что до сих пор это для нас большая проблема. Когда я предложила Жене пойти в детский сад, она долго куксилась, дулась, а потом сказала: «Нет, я туда не пойду! Ты меня там оставишь». Хорошо, хоть не добавила «снова» – она, как и многие приемные дети, может путать меня с кровной мамой и думать, что это я ее изначально бросила, а теперь пытаюсь все повторить. Это очень сложный момент. Конечно, нам еще много предстоит разговаривать на эту тему, и Женя периодически уже задает непростые вопросы. Пока не спрашивает: «А где моя родная мама? Что с ней случилось? Почему она меня оставила?» Но и это произойдет. А когда наступит переходный возраст, начнется самоидентификация, становление личности, будет совсем непросто.
