Комар моргнул и проснулся.
Приснится же!
Снег падал. Мир вокруг превратился в черный провал, медленно засыпаемый белой массой.
Дворцовая набережная. Лучше не стало. Река почти скрылась за пеленой. Снег падал густо, белая стена выросла перед компанией. Конца и края не видно. Смутные силуэты домов временами проглядывали в тумане, уходя другой стороной в небытие.
Зато можно не опасаться хищников. «Угу», – подумал Комар.
Раз, два. Раз, два. Мы идем по Африке. Вдоль гранитного поребрика. Справа – черная гладь Невы жадно глотала снежинки. За ней – смутный силуэт Петропавловки. Шпиль крепости упирался в небо, исчезал в бесконечности…
Что-то изменилось. Снег падал уже не сплошной стеной, а медленным рождественским вальсом. Крупные хлопья, пушистые снежинки, летали и кружились. Стало заметно светлее и – сквозь пелену снега проступил белый дворец.
Компаньоны застыли.
– Что это? – Комар открыл рот.
– Зимний дворец. Он же Эрмитаж. Красиво? – Убер хмыкнул. Скинхед стоял, залепленный снегом с ног до головы, на противогазе – целый сугроб, шапочка. Герда фыркнула. Комар покосился на нее, сказал:
– Д-да.
– Охуительные хоромы. Зайти, что ли? А то в этой каше мы не то, что друг друга… Скоро мы даже сами себя не найдем.
– Н-не зн-наю, – зубы Герды отбивали дробь. «Ну и погода!»
– Заходим, – решил Убер. – Все наверх, к крыльцу. Эй, ты, Ахмет, заснул?
* * *
«Ненавижу. Убью». Ахмет, бывший царь Восстания, механически переставлял ноги, повторяя как мантру: «ненавижу, ненавижу». Чтоб ты сдох, скинхед вонючий. Чтобы вы все сдохли.
Холод забрался Ахмету под ОЗК. Ноги коченели, бедра стали резиновые. Колени ледяные. Ахмет чувствовал, как его начинает трясти.
Быстрее.
«Что бы сдохли», – упрямо подумал он. Словно в такой ситуации могла согреть только ненависть.
Когда Убер свернул на мраморное крыльцо, Ахмет моргнул. Опять в здание?!
«Нас и так уже раза три чуть не съели, и мы лезем в четвертый?!»
На самом деле Ахмет знал, что не прав. Лучше сохранить тепло сейчас, отогреться и переждать непогоду, чем с упрямством идиотов ломиться сквозь снеговой фронт.
Умом он это понимал. Но эмоции говорили: «Ненавижу. Все вы делаете неправильно. Идиоты».
Поднявшись по пандусу, царь остановился. Он заметил черные тени – там, у моста. Возможно, люди. Веганцы? Не Близнецы точно, теней было не меньше десятка.
Было бы… интересно.
Но ничего не сказал. Никому.
Пускай сами выкручиваются.
Глава 30
Клоун под арестом
Узел Садовая-Сенная-Спасская, 26 ноября 2033
Терентьев поднял голову от стола. Протер глаза, зевнул.
– У них типа крутой спецназ, а у нас на их спецназ – простые циркачи. И кто в итоге оказался круче? – Лесин заулыбался.
– Да без вопросов. Наши циркачи их сделали.
– Один из них дезертировал, – сказал смершевец.
Тертый даже проснулся. Вынырнул из тяжелого, словно пропитанного холодной невской водой, сна.
– Что?! Ты шутишь, что ли?
– Нет.
– Кто?
– Этот парнишка, который гранату… Герой.
– Дезертировал, – повторил Тертый, словно это слово было ему незнакомо. – Поймали?
– Почти. Расстрелять?
Тертый неуютно поежился. Зябко. Когда недосып, невозможно согреться, даже кипятком. Кокаину бы. Или банку колы – такой сладкой, что греет до кончиков пальцев.
– Все бы тебе расстреливать, – проворчал глава Садовой-Сенной. Потер глаза, словно песком засыпаны, больно. – Сначала поймай его, потом будем решать. Но – живым. Понял меня? Живым. Задолбали вы людей расстреливать.
– Добрый ты, Андрей Терентьевич.
Тертый заморгал. Горячая волна обожгла изнутри и поднялась к глотке. В висках застучало.
– Добрый, говоришь? – он встал. И вдруг закричал тонким срывающимся голосом:
– Добрый, блядь?! Какой я на хуй добрый?! Ни хуя я не добрый!! Я, блядь, злой. Но я, блядь, злой и, блядь, умный! Как вы все поймете – сейчас другие времена! Незаменимых людей нет, говорите?! Это до Пиздеца можно было найти тысячу замен! Тысячу тысяч замен! А теперь у меня каждый человек на счету! Добрый я, на хуй! Когда вы, блядь, поймете, что нельзя просто так людей убивать?! Терминатора на вас, блядь, нету! Шварца Арнольдыча, блядь!! Нельзя людей убивать! И точка. Расстрелять – проще некуда. А ты разберись, почему он это сделал?! Разберись и меня убеди! Может, он еще пригодится! Все, иди работай, блядь. Добрый я ему, блядь!
– Андрей Те…
– Воды дай!
Тертый рухнул на койку, красный, с выступившими на лбу жилами. Смершевец, напуганный этим приступом ярости, принес стакан воды. Сердце билось неровно, с заминками. И от этого слабость охватывала все тело. Как приступами.
– Андрей Терентьевич, – начал тот.
Тертый выхлебал воду из стакана, проливая и стуча зубами о край.
– Пошел вон, – сказал смершевцу. – Иди работай!
Станция Электросила, 26 ноября 2033, позже
Палатка, полутьма. Огонь карбидки, закипающий чайник…
Они сидели напротив.
– Тебя уже ищут, – Лахезис была спокойна. – Но ты молодец, что пришел ко мне.
– Я… не уверен, что шел именно к тебе.
Комната гадалки здесь ничем не напоминала ту палатку, где они когда-то поцеловались. Даже запах другой. Все другое. Артем замялся, не зная, куда деть руки. «Что я здесь делаю?» Он снял сумку с плеча и сунул под табурет, на котором сидел. «Не забыть потом».
Она медленно кивнула.
– Я заслужила это.
– Питон…
– Не надо, – сказала гадалка спокойно. Это было ледяное, страшное в своей пустоте, спокойствие. – Я знаю.
– Он хороший человек. Я…
– Не надо.
– Хорошо.
– Не стоило тебе возвращаться, – она покачала головой. Схватила чайник и плеснула кипятка в кружку – дрожащей рукой. Взвился пар. Артем сжал зубы и незаметно убрал руку под стол. Несколько капель кипятка попало ему на запястье…
Впрочем, ради ее спокойствия он бы стерпел и большую боль. Намного большую.
– Не стоило, – повторила Лахезис. – Послушай мудрую женщину…
– Не подскажешь, где ее взять? – он улыбкой смягчил колкость.
Гадалка подняла голову и усмехнулась. От взгляда ее темных глаз у него на мгновение закружилась голова – как раньше. Лахезис протянула ему кружку с кипятком.
