На Гудиняна страшно было смотреть. На шее вздулись вены, в виске билась жилка. Фокусник с трудом держал себя в руках. «Не надо, Юра, – взглядом сказал Артем. – Все будет в порядке».
– Спасибо, Юра. Я иду с вами, – сказал он офицеру. – Меня будут судить?
– Да.
– Когда состоится суд?
– Трибунал, – поправил офицер. Вытер бледный лоб ладонью. Кажется, он понимал, каких неприятностей только что избежал. Подразделение «Ц» это не шутки. – Завтра. Не волнуйтесь, сейчас тянуть не будут.
Артем сложил руки за спиной и пошел. Как свободный человек – последние пятнадцать минут свободы.
– Артем!
Сердце стукнуло раз – и замерло. Артем сбился с шага.
* * *
– Артем! – девушка рванулась к нему сквозь толпу. Ее удержали циркачи.
Изюбрь. Девушка-олень.
Беги, лесной олень… для моего хотенья…
Артем остановился. В спину ему ткнулся конвоир, но Артем даже не пошевелился. Конвоир недовольно заворчал, поднял было «калаш», чтобы ударить его прикладом… Артем коротко взглянул через плечо. Конвоир осекся, перевел взгляд на смершевца. Тот покачал головой: не мешай.
– Артем! Мимино, ты… – Изюбрь замолчала. В глазах стояли слезы. И какое-то странное ожидание. Ожидание чуда, может быть?
– Я… должна тебе сказать…
Артем мотнул головой.
– Я отхожу в сторону и стараюсь ему не мешать. Так, кажется, было в твоих стихах?
– Вернись, – попросила девушка. И к солдатам: – Отпустите его, пожалуйста. Я вас очень прошу. Он ни в чем не виноват. Пожалуйста! – глаза ее были полны слез, голос прерывался.
Толпа загудела.
– Он дезертир, – сказал офицер. – И, возможно, шпион.
Слово упало тяжело, словно рельса. Бдынь! Толпа расступилась, пропуская патруль и арестанта.
В последний момент Артем обернулся.
– Это ничего, – сказал он. – Я напишу! – крикнул. – Обязательно напишу тебе. Слышишь?!
* * *
– Хорошая девушка, – сказал офицер. – Эх, ты.
Коридоры, коридоры. Затхлый душный воздух. Какие-то люди. Пока его вели к месту заключения, Артем молчал. И только, когда открылась дверь камеры, спросил:
– Что там, наверху?
Офицер пожал плечами. Но все же ответил:
– Говорят, снег идет.
– Снег? – Артем помедлил, прежде чем шагнуть в темноту. Снег он видел только на картинках. Рождество, Новый год, счастливые дети. – Снег – это хорошо. Красиво.
Глава 31
Эрмитаж
Эрмитаж, день X + 6
За окнами дворца белая пелена – снег продолжал падать. В следующем зале было разбито окно. В него временами врывался ветер, разбрасывал снежинки по залу. Вокруг шедевров прошлого кружилась белая крупа.
Путники притихли. Залы дворца, хотя и пострадавшие от времени, производили сильное впечатление. Компаньоны шагали, завороженные, вертели головами.
Суровые мужчины в париках, потемневшие, вздувшиеся от сырости красотки взирали на пришельцев со стен. Герда поежилась. Взгляды людей, умерших несколько столетий назад, совсем не добавляли ей бодрости.
Скорее неуютно. Смотрят и смотрят.
Компания, не сговариваясь, остановилась. Огляделись. Оказавшись под защитой от ветра и снегопада, все немного приободрились. Хотя внутри здание не слишком внушало оптимизм.
Они разошлись по залу. Две картины еще продолжали висеть на стене, хотя и покосились. Остальные лежали на полу. Одна из картин была безжалостно вырезана из рамы. Видимо, кто-то из диггеров постарался.
«Ладно, если для души брал, а если для костра?» – Герда покачала головой. Убер стоял посреди зала, широко расставив ноги, разглядывал шедевры и покачивался на носках.
– Если бы тебе предложили забрать в метро одну картину, какую бы ты взял? – спросила Герда.
Убер задумался. Хмыкнул.
– «Мону Лизу».
– Она в Лувре, – сказал Таджик. Герда и Комар переглянулись. Во дает, Таджик! Все знает.
Убер почесал резиновый затылок.
– А! Ну тогда… хмм, «Грачи прилетели».
– Эта в Третьяковке, в Москве.
– Хмм. «Три богатыря» Репина.
– Вообще-то это Васнецов, – поправил Таджик. – И она в Москве.
– «Прогулка по тюремному двору». Ван Гог.
Таджик вздохнул. Сказал мягко:
– Убер, ты уверен, что именно эта жизнерадостная картина нужна тебе в темном мрачном подземелье?
Убер хмыкнул.
– Ладно, уговорил, языкастый. Меняю свой выбор. Пусть будет Клод Моне, «Завтрак на траве».
– Это тоже в Москве. Музей искусств имени Пушкина, второй этаж…
– Опять?!
– …зал импрессионистов, – невозмутимо закончил Таджик.
Убер присвистнул:
– Они что, там, в своей Москве, совсем оборзели?!
* * *
– Продолжаем экскурсию по городу Петра Великого! – сказал Убер. – Комар, возьми «калаш».
Они обменялись оружием. Передали друг другу патроны и рожки. Комар повесил на шею старый привычный автомат, проверил предохранитель, рожок. Убер перезарядил дробовик. Щелк. Щелк, вставил патроны. Передернул помпу. Пошел впереди, закинув дробовик на плечо.
– А теперь, дамы и господа, внимание! – провозгласил он. – Немного культуры!
Комар с Гердой переглянулись. О, нет.
Убер повернулся к компании:
– Я знаю, вы будете злиться. Но я все равно должен предупредить вас о некоторых правилах.
– Ты здесь уже бывал? – удивилась Герда.
– Ну, постольку-поскольку.
– Это как?
Убер ответил уклончиво:
– Каждый день что-нибудь меняется.
– Вы слушаете? – начал он. – Главное правило, правило номер один – идите за мной и делайте как я. Второе правило: если отстали, найти вас будет нереально. Такая вот аномалия. Тут можно заблудиться… в трех соснах. И до Катастрофы можно было, если честно, но – сейчас здесь происходят очень странные вещи. Вроде идешь прямо, а оказываешься за спиной шедшего за тобой или вообще в другом конце здания. Особенно опасны повороты. Тут есть парочка, которые ведут не туда, куда должны. Мой приятель Седой рассказывал, что однажды повернул в коридоре и в следующий миг оказался в другом конце города, где-то у Дыбенко. Ходят упорные слухи, что тут есть один поворот, который ведет прямо в Москву, в музей имени Пушкина.
Правило номер три. Иногда тут загораются лампы. Не бегите, не кричите, не хватайтесь за оружие. Электричества, естественно, здесь нет со времен Катастрофы. Но вспыхивающую лампу я видел лично. Причем, что интересно, провод у нее был выдернут из розетки.
