Герде теперь все время казалось, что люди на портретах смотрят на нее, не отрываясь. Корчат за ее спиной рожи. И не только люди. Лошади, львы, собаки и даже жареная индейка на блюде. Комар с Ахметом поминутно оглядывались. Таджик шагал молча, но тоже выглядел слегка напряженным.
И только Убер бодро покрикивал:
– Проникаемся культурой, товарищи! Проникаемся!
Наконец, Герда не выдержала:
– Слушай, культуролог, заткнись, пожалуйста, а? – попросила она.
Странно. В отличие от криков Убера негромкие слова девушки вдруг гулким эхом разнеслись по пустым коридорам Эрмитажа, словно усиливаясь от каждого повторения. Герда покрутила головой. Она никогда не слышала, чтобы эхо усиливалось, а не затихало. Тишина. Затем вдали что-то громко и отчетливо стукнуло. БУМ!
Все вздрогнули. Даже скинхед.
– Ну вот, – сказал Убер. Почесал лоб. – Что же ты, девица-красавица моя, наделала…
– А… что?
– Так ведь без экскурсовода тут нельзя.
– А ты тогда кто, трепло?! Ты уже минут сорок не затыкаешься?
– А я – аудиогид. Тише! Замрите!
Шшш. Бух. Бух. Тяжелые шаги. Такое ощущение, что кто-то остановился в соседнем зале.
– А это кто? – спросил Комар шепотом.
– А это, видимо, он и есть. – Убер покачал головой. – Допрыгались, брат.
– Кто он?!
– Экскурсовод. Быстро, бля!! Двинулись! Только не бежать! Не бежать!!
* * *
Они прошли быстрым шагом два зала, не останавливаясь. Ужас дышал им в затылок. Сзади гудело равномерное: БУМ! БУМ!
Гулкие шаги. Что-то огромное и неприятное следовало за ними. И, кажется, постепенно настигало. БУМ! Раздалось совсем рядом. Герда подпрыгнула от неожиданности, сердце стучало.
– Не бежать! – снова яростный шепот Убера. – Только шагом, слышите?!
Герда начала уставать, споткнулась. И едва не полетела лицом в кучу мусора. Комар поймал ее за плечо, удержал.
Убер обернулся, посмотрел на них. Крикнул в противогаз что-то неразборчивое. Махнул рукой – за мной.
Темп, однако, он и не думал сбавлять. Компаньоны прошли в следующую огромную залу. Грохот ботинок по мрамору, потемневшие лики давно умерших людей… Быстрый шаг, быстрее. Еще быстрее! Не бежать!
«Где этот чертов Экскурсовод?»
– А если он… – Комар не договорил. Скинхед был поразительно спокоен.
– Он никогда не выходит из музея. Вперед!
Под подошвами хрустели пустые банки и куски льда.
– Куда мы?
– К пожарному выходу!
Убер наддал. Чувствуя, как болит бок и выжигается кислород из легких, он пересек зал, бросился к лестнице…
Убер заглянул, отпрянул. Черт.
Там, где должна была быть пожарная лестница, зиял провал. Половины ступеней не было – лестница не выдержала и рухнула. Ржавые прутья арматуры торчали из стены. Однако. Скинхед неслышно выругался. Проклятье.
Тишина. Сквозь пролом в крыше падал снег. Убер заглянул вниз и сразу отдернул голову.
– Что там? – шепотом спросил Комар.
Убер пожал плечами.
– Какая-то херня. Или форма жизни… Но все равно херня, конечно.
Он не стал рассказывать, что увидел. Там, внизу, была гора снега. И странные насекомые, похожие на огненно-красных муравьев, ползали по этой горе. Один из снежных муравьев волок трупик крысы. Крыса была чуть-чуть меньше муравья…
– Что дальше? – Герда.
– Назад. Попробуем выйти через Греческий зал.
Они возвращались тем же путем. В последний момент снова вспыхнула лампа, тут же погасла. На сетчатке глаз у Комара таяли световые контуры, сердце колотилось, словно бешеное. Люди смотрели на него со стен.
– Искусство, блин, – пробормотал он. И продолжил шагать.
И тут зазвонил телефон. Дзыынь, дзыынь, ДЗЫЫЫНЬ. От этого звука, что не слышали местные стены уже двадцать лет, замирало сердце.
Телефон, серый, пыльный, с круглым диском набора номера, стоял на столе охранника. И упорно звонил. Телефонная трель разносилась по пустым залам Эрмитажа.
– Не бежать! – Убер остановился. – И не трогайте телефон!
– Может, снять трубку?.. – начал Комар. Он вдруг отчетливо представил, как снимает трубку, а оттуда – негромкий уверенный голос: «Говорит Москва. Говорит Москва. Жители Петербурга, внимание! Начинаем эвакуацию выживших через десять… девять… восемь… семь дней». Комар сделал шаг к столу.
– Нет! – Таджик дернул его обратно. Комар вздрогнул, просыпаясь. Что это было?
– Вперед, – сказал Убер.
Шагом, шагом, шагом. От быстрого шага пот лил ручьем. Компаньоны, наконец, вышли на крыльцо. Холодный ветер ударил в лицо, пронизал до костей. Но Комар обрадовался. Холод, снег, сырость – черт с ними! Только бы подальше от жутковатых картин, вспыхивающих ламп и звонящих неизвестно откуда телефонов.
Бзззынь! – сзади что-то лопнуло, но Убер даже не обернулся. Телефон замолчал.
– Черт, – сказал Комар.
Герда пыталась отдышаться. В проклятой маске не хватало воздуха. Ноги ныли так, что хоть плачь. А ее саму выжимать можно. Она повернулась к скинхеду:
– Ты не находишь, что все наши заходы в здания заканчиваются одинаково?
Скинхед почесал резиновый затылок. Скрип, скрип.
– Ээ… как?
– Мы куда-то и от кого-то очень быстро сваливаем. Тебе самому не надоело?
– Эти экскурсии так однообразны, – пожаловался Убер.
Вокруг стояла удивительная ясная погода. Тишина, ни дуновения ветра.
Идиллия.
Снег лежал теперь везде – все стало белым. И Дворцовая площадь – ровная как стол, одинокая Александрийская колонна торчала посреди нее, как перст в небо. Снег лежал на крышах, на мертвых деревьях, на уродливых, странной формы, новых растениях, появившихся после Катастрофы. Снег лежал на рядах ржавых машин на набережной, на остовах. И на полуразрушенном куполе черной громады Исаакиевского собора тоже лежал снег.
И даже ночь казалась ярче от этого белого покрова.
Убер снял противогаз, из-под маски вырвался столб пара. Вылил из резины воду – струйка дымилась в морозном воздухе.
В снегу под ногами оставались от воды аккуратные круглые проталинки. Убер натянул маску обратно.
– Как красиво, – сказала Герда.
Таджик кивнул.
Они стояли завороженные. Петербург был невероятно красив и тих в этот час, в эту минуту.
– Бля, – выразил Убер общее мнение. – Красота-то какая!
Глава 32
Веганцы
Узел Садовая-Сенная-Спасская, днем раньше
