И неважно, что на самом деле Изюбрь – это олень. Оленей он все равно видел только в книжке.
Артем улыбнулся.
– Ага. Как твои дела?
Она помедлила. Румянец горел на щеках девушки яркими, неестественно красными пятнами. Робость и смущение в одном лице. Артем еще не разобрался, какое место занимает девушка в иерархии цирка, но явно – не последнее.
Но почему-то с ней он чувствовал себя свободнее, чем с другими циркачами.
Возможно, потому что в этих встречах один на один смущаться приходилось не ему?
– Х-хорошо, – вот и сейчас она замялась и уставилась в пол. – Мои дела… отлично.
Не очень похоже, если честно.
– Здорово, – сказал Артем. И снова подбросил мячик.
«Влюбилась она в меня, что ли? Еще не хватало».
* * *
Сегодня Лахезис он не увидел. Ее место за столом пустовало. Артем придвинул поближе тарелку с кашей, взял ложку. Почти чистая, это хорошо.
– А где гадалка? – спросил он у соседа. Как у человека с неопределенным пока статусом, место у Артема было с низшим персоналом. С рабочими сцены.
– Болеет она, – сказал старший униформист. Покосился на Артема: – А ты с какой целью интересуешься?
Артем уткнулся в тарелку. Он знал, что на такой вопрос нельзя отвечать. Ловушка. И так люди косятся, когда он задает вопросы. Впрочем, он всегда задает вопросы.
После ужина его поставили в очередной раз убирать территорию. Артем, подметая, бродил по лагерю. Пока – шаг за шагом, вроде бы случайно, – не оказался рядом с палаткой с нарисованными птицами. Ее палатка. Лахезис.
Артем мгновение раздумывал. Постучать, нет? Аккуратно прислонил метлу к стене палатки. Затем откинул клапан и нырнул внутрь.
Темнота.
– Есть кто?
Когда зрение адаптировалось, он увидел гадалку. Лахезис сидела в глубине, полулежа, а в руке держала… бутылку. Мгновением позже гадалка увидела Артема. Глаза ее расширились. Бутылка мгновенно спряталась в широких складках ее разноцветных одежд. Но Артем все равно знал, что бутылка где-то там. Где-то рядом.
Он потянул носом воздух. В палатке пахло благовониями и мятным успокаивающим снадобьем. И – алкоголем. Проклятым ядовитым алкоголем. Вот она, болезнь гадалки. Артем знал несколько людей с таким заболеванием – и большинство из них кончили плохо.
Глаза Лахезис блеснули в полутьме.
– Тебя не учили стучаться?
– А вас – не пить из горла?
Пауза. Артем слышал дыхание Лахезис.
– Это будет наш секрет, хорошо? – голос ее стал мягче, с мяукающими вкрадчивыми нотками. Артема это задело, как фальшивая нота. Словно то, что она пытается его задобрить, делало ее… меньше, что ли. Не такой сильной.
Не такой отчаянной.
Он покачал головой.
– Нет? – Лахезис подняла брови. Лицо гадалки без грима выглядело старше. – Однако… и это мой новый рыцарь?
Он молча протянул руку. Гадалка хмыкнула.
– Красивый жест, – голос ее был полон сарказма. – Неужели ты думаешь, я тебе отдам?
Артем ждал.
– Упрямый, да?
– Упрямый, – сказал он.
– Милый мальчик, – сказала Лахезис насмешливо. – Тебе так хочется всех спасать. Понимаю. Но меня спасать не надо. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Артем сжал зубы. Он чувствовал, что выглядит глупо – с этой своей настойчиво протянутой рукой и своим наивным «отдай», но отступить не мог.
Вернее, не хотел.
– Мне лучше знать, – голос был хриплый, непривычный.
Лахезис помедлила. Потом насмешливо хмыкнула.
– Ладно, уболтал. Если я отдам тебе бутылку, ты никому не расскажешь?
– Никому.
– Хорошо.
Бутылка оказалась у него в руках. Стекло было еще теплым – от ее ладоней.
Гадалка провела рукой по изуродованной половине лица – словно хотела рассмотреть ее кончиками пальцев. Вздрогнула.
Помахала в воздухе длинными кистями. Ногти были выкрашены в черный цвет.
– Раньше я выступала в розовом трико с коричнево-розовыми ромбами, – сказала Лахезис. – Силач Максим поднимал меня на ладони, как пушинку. У меня были стройные и сильные ноги, они служили мне хорошо. По-настоящему. Хоть я этого и не ценила тогда. Это было так давно, – она помолчала. – Наш цирк был прекрасен. Намного лучше, чем сейчас.
– Я видел… Я помню.
Лахезис покачала головой. Щеки впалые, лицо заострившееся, под глазами – круги. Ведьма, подумал Артем неизвестно почему. Красивая и желанная ведьма. Ей можно только поклоняться, как богине.
– То, что ты видел – это старый цирк, – сказала Лахезис. – Его уже нет. То, что вокруг тебя – цирк новый. Им руководит Питон.
«Значит, Питон и есть таинственный Директор. Я подозревал». Но почему – новый?
– Подожди. Но это же… я видел этот цирк раньше! – Артем не понимал.
Гадалка покачала головой, повторила с нажимом:
– Это новый цирк. Прежнего подземного цирка больше нет, мальчик. Все закончилось на станции Парнас.
Артем молчал.
– Это было как страшный сон. И помню я только обрывки, как вспоминаешь после пробуждения осколки сна.
Фокусник Антон, или, как он себя называл «Исключительный Антонелли», мертв, съеден Пожирателем. Силач Максим, мой партнер по номеру, тоже мертв, – гадалка засмеялась грубым смехом без тени веселья. – Выжила Лера, девочка на шаре. Она же Элеонора фон Вайскайце, как ей нравилось себя называть. Глупая-глупая девчонка… Романтичная девочка выжила и стала Лахезис, циничной гадалкой в коричневом тюрбане, с длинной трубкой в желтых прокуренных пальцах. Тебе нравится моя трубка? А мои бордовые губы? А мое изуродованное лицо? Что ты молчишь?! Я же вижу, тебе нравится.
Темные глаза гадалки смотрели на Артема в упор.
– Ну, что молчишь, мальчик? Ты все еще хочешь меня любить?!
Он повернулся и вышел.
– Мальчик! – услышал он за спиной – Мальчик, вернись! Артем! Пожалуйста!
Он остановился.
– Иди сюда. Поцелуй меня, мальчик.
Он замер.
– Не заставляй меня говорить «пожалуйста». Или ты боишься?
Он решительно повернулся и пошел к ней. Остановился рядом. Руки словно чужие, не знаешь, куда их деть.
Гадалка смотрела на него. В ее взгляде была странная смесь издевки и мольбы.
– Пожалуйста, – сказала она.
Поцелуй. Ее губы пахли дешевой водкой, табаком, вишней и – чем-то невыносимо женским. Артему показалось, что голова его оторвалась и летит вверх. Так воздушный пузырек уносится в глубокой воде. И голова его выскочила на поверхность, и прыгает по волнам, словно поплавок…
