Комар пробежал мимо. Убер рывком сдернул один ботинок, но на второй времени уже не оставалось.
Лучи фонарей плясали совсем рядом. Выстрел. Пуля взвизгнула и прошла над головой скинхеда. Убер втянул голову в плечи, подергал второй ботинок – нет, крепко.
Убер вскочил. Преследователи были уже рядом. В третий раз Варлак их не выручит. Эх.
– Стоять! – закричали из темноты. – А то стреляю! Руки вверх!
Комар повернулся как раз вовремя, Убер размахнулся и бросил что-то темное в сторону веганцев.
– Берегись, граната! – завопил скинхед так, что эхо разлетелось под сводами станции. Глухо стукнуло по земле. Бум! Лучи фонарей беспорядочно заметались. Преследователи в панике залегли.
«Сейчас рванет», – отрешенно подумал Комар. Зажал уши руками.
Убер повернулся и побежал.
В следующий момент позади него что-то громыхнуло. Вспышка. Хлопок по ушам. Горячей волной ударило в лицо Комара, опалило. Пыль забилась в нос, в глаза, в уши. Комар чихнул. Раз, другой. Перед глазами витали звездочки. В ушах звенело.
Убер после взрыва упал, перекатился через голову. Тут же вскочил и бросился к владимирцу, дернул того за плечо. Вместе они пробежали до края платформы, спрыгнули на пути. Бег. Тяжелое дыхание. Серая полупрозрачная темнота. Они бежали почти наугад. В один момент, словно по команде, остановились отдышаться. Прислушались – нет, погони не слышно. Оторвались?
Комар вгляделся. Лицо Убера было в серой корке пыли. Словно он лежалый зомби из старых фильмов. Бррр.
– Ты чего в них бросил? – спросил Комар.
– Ботинок, – Убер оскалился. – Обидно. Как раз мой сорок четвертый с половиной.
– А они?
– А они в ответ – гранату. Вот уроды, да?
* * *
В дверь стукнули раз, другой.
– Эй, есть кто дома? – позвал голос.
Герда и Таджик переглянулись. Таджик подтянул к себе обломок бетона, взял на изготовку. Дверь со ржавым скрипом открылась… Таджик размахнулся. В следующее мгновение в проеме показалась запорошенная бетонной пылью физиономия Убера. Ярко-голубые глаза.
– Убер! – Герда подалась вперед.
– Живые? – поразился скинхед. На скуле темнел свежий порез, лицо осунувшееся, но голос, как обычно, издевательский: – Ну вы, блин, даете.
Глава 17
Ахмет и свобода
Перегон Площадь Восстания – Чернышевская,
выход на поверхность, день X + 2
Ему дали старую химзу, противогаз с двумя просроченными регенеративными патронами и разболтанный «калаш» с одним рожком. Ему дали пластиковую бутылку воды и два брикета с армейским сухпайком.
Еще ему дали свободу выбирать…
И право умереть за свой выбор.
Похоже, «умереть» тут основное слово. Ахмет огляделся и побежал через улицу. Под ногами хрустел мусор и осколки кирпичей – оставленный человеком город медленно разрушался. Дыхание в противогазе звучало как надорванное. Сердце бешено колотилось. Он добежал до парадного, нырнул в темную глубину, затаился. Осторожно сдвинулся, чтобы видеть, что происходит снаружи дома. Покореженная дверь висела под странным углом, в глубине парадного виднелись ржавые почтовые ящики. Ахмет прижался к стене спиной. И снова вспомнил, как это было…
– Что ты выбираешь? – спросила Илюза. Глаза ее были холодны, словно тоннели зимой. – Метро или поверхность? Медленная смерть или быстрая? Как думаешь, сколько времени понадобится Близнецам, чтобы найти тебя под землей?
В ее голосе мелькнула издевка. Илюза была уверена: вряд ли он выберет поверхность. Он же слабак.
Ахмет сжал зубы. От ненависти свело челюсти.
– Поверхность, – сказал он. Лицо Илюзы дрогнуло. Ты не ожидала, верно? Сучка. – Я выбираю поверхность. Давно хотел прогуляться по городу, да все как-то повода не было.
Это прозвучало чуть напряженней, чем он рассчитывал. Но в принципе, неплохо.
– Хорошо, – Илюза рассмеялась. – Ты выбрал.
Она наклонилась, помедлила. Ахмет чувствовал ее теплое дыхание у своей щеки. А затем Илюза сделала то, чего он от нее не ожидал. Она поцеловала его. Полузабытая сладость. Вкус ее губ. Первый глоток воды, когда давно хочешь пить. Ахмет дернул щекой. Хотелось бы, конечно, верить, что хотя бы тень прежних чувств у Илюзы осталась. Но нет, ничего подобного. В глазах девушки, в ее интонациях было нечто бесконечно холодное и презрительное. Ледяная сучка.
– Мой сталкер, – сказала она насмешливо, с придыханием. Издевается. Ахмет дернулся, закусил губу.
Он решил, что больше не будет унижаться. Не будет принимать подачки. Выпрямил спину.
«Если я умру, то пусть меня запомнят надменным сукиным сыном». Лохматый повстанец вернулся и швырнул царю в руки сверток со старой химзой. Без всякой деликатности. Зевнул Ахмету в лицо. Похоже, Лохматому заранее было наплевать на то, каким сукиным сыном умрет бывший царь. Ахмет с трудом заставил себя сдержаться. Кровь стучала в висках, а от ненависти сводило челюсти.
Кроме химзы лохматый принес старый армейский противогаз с резиновой маской и круглыми окулярами для глаз. Ворох пленки. Растоптанные ботинки с белой некогда подошвой и дырявый пуховик.
– Одевайся, – буркнул лохматый. – Там холодновато для курорта.
– Маска – дерьмо, – сказал Ахмет.
– Точно, – лохматый ухмыльнулся. – Какая есть.
…И вот он здесь. Ахмет Второй, бывший царь Восстания и Маяка. Бывший правитель под рукой приморцев. Бывший любовник и господин ледяной сучки.
И вообще – бывший.
…Темный ком в углу зашевелился, в луче фонаря появилось бледное сухое лицо. Человек сел и посмотрел на них воспаленным взглядом. В первый момент Ахмет даже отшатнулся.
– Ты, урод! – Лохматый поднял дробовик. – Ты откуда взялся?!
– Не стрелять, – велела Илюза.
Повстанцы держали пришлого на прицеле.
– Царь, – прознес хриплый, задыхающийся голос. – Это я…
Ахмет не поверил ушам.
– Мустафа?!
Старик слабо улыбнулся. Лохматый прицелился, Илюза остановила его, положив руку на ствол «калаша». Не надо, покачала головой.
– Зачем ты здесь, дедушка? – спросила Илюза. – И как нас нашел?
Голос ее был непривычно мягок.
Мустафа отмахнулся.
– Я двадцать лет хожу здесь. Мне ли не знать эти тоннели? А ты выросла, девочка.
Голос старого слуги звучал почти нежно.
– Немного.
– Ты такая же красивая, как была твоя мать.
– Как твое здоровье, олатай?
– Совсем мало здоровья осталось, внучка, – Мустафа через силу улыбнулся. Лицо старика было бледным, под глазами темные круги. – Позволь мне поговорить с царем. Больше я ничего не прошу.
