Он выдохнул и выпил целую бутылку воды. Акопыч кивнул. От усталости морщины прорезались резче, лицо стало серым. Но при этом выглядел старик довольным.
– Невозможно сделать из тебя клоуна, артиста, если ты сам этого не сделаешь. Номер нужно придумать. Создать. Отрепетировать. Отработать. Кое-что ты уже умеешь. Сегодня попробуем соединить эти элементы в единое целое. Готов?
– Я? – Артем вдруг понял, что голос у него дрожит. Собрался, взял себя в руки. – Но… имя? Я должен его придумать?
В голову, как назло, ничего не приходило.
Акопыч кивнул.
– Подумай пока. Время есть. Я пока покажу тебе номер. Все, пришел в себя? Поехали. Время не ждет. Работаем.
Закипела работа.
Акопыч прошел весь номер заново – вместе с Артемом.
– Фактически, это номер Леонида Енгибарова, – объяснил старик. – Просто с вариациями. Тебе нужно освоить его, сделать своим, чтобы ты мог сделать его с закрытыми глазами – а потом превратить в нечто новое. В свое. Чего ты задумался?
– Имя… может, Арц’иви?
– Что это?
– «Орел» с грузинского. Я наполовину грузин.
Акопыч покачал головой.
– Слишком громкое для грустного клоуна имя.
– Я грустный?! – поразился Артем. Раньше ему это в голову не приходило.
– О, придумал. Мимино, – сказал Акопыч. Прищелкнул сухими, тонкими, как веточки, пальцами. – Отличный вариант.
– Нет!
* * *
– Теперь ты, значит, и здороваться перестанешь, – ехидный голос Ланы, акробатки.
Артем вернулся на землю. Похоже, весть о том, что он станет новым клоуном, уже облетела весь цирк.
– Э… прости, – он покрутил головой, прокашлялся. – А где все?
Он привык, что за Ланой постоянно следовала целая свита.
– Надоели, – отмахнулась акробатка. – Ну их всех.
– Ну, они тебя так любят, – Артем подумал и добавил: – Наверное.
Он не совсем понимал, подходит ли здесь слово «любовь». Скорее это напоминало… всеобщее поклонение, что ли?
Лана криво усмехнулась. Затем покачала головой.
– Любят? Ты просто не знаешь, кто я. Я – последняя Лерри.
«Лерри?». Артем медленно выпрямился. Тон, которым были произнесены эти слова, говорил о том, что сказано было что-то очень важное. Лерри, лерри. Что это, черт побери? Или кто? Еще один вид циркового искусства?
– Лерри? Это что? Я думал, ты только по акробатике…
Акробатка засмеялась. Легонько хлопнула его по лбу ладошкой.
– Не «что», а «кто», балда! Лерри – моя фамилия. Мы, Лерри, старая цирковая династия, мы сотни лет были артистами цирка. Моя мама и мой отец, моя бабушка и мой дед – все они цирковые люди, известные артисты. Но на мне, похоже, знаменитая династия закончится.
Она вздохнула. Хорошенькая, милая. И не сказать, что такая стерва-оторва в обычное время.
– Почему это? – спросил Артем.
– Потому что для принцессы нужна подходящая партия. Даже если человечество вымирает, хотя бы один, самый завалящий, принц должен найтись. А если принца нет, и не предвидится…
Она замолчала.
– Ты очень красивая, – сказал Артем.
Акробатка отмахнулась. Да ладно, мол…
– Зануда, конечно, – добавил он серьезно. – Но для принцессы… вполне ничего.
– Балбес!
На самом деле она улыбалась.
– Замучилась я, – сказала она негромко, без своей обычной рисовки. – Надоело все. Носятся со мной, как с королевской особой. А я жить хочу. Любить хочу.
От такой откровенности Артем растерялся.
– Кого… любить?
– Балбес, – повторила Лана. – Кого-кого… все вам объяснять надо?
Повернулась и ушла – в очередной раз озадачив его. Артем остался стоять, как полный идиот. Что они вечно хотят сказать, эти женщины? Кто-нибудь понимает?!
Где бы найти переводчика с женского? Хотя бы на полдня.
Он вздохнул. Положил метлу и – встал на изготовку. Значит, рондад.
И в следующий миг застыл с открытым ртом – потому что Лана вернулась. Деловитая. Решительная.
– Ты немного не так делаешь. Смотри, – она показала. Артем поразился, насколько ярким и красивым получилось у нее простое вроде бы движение. Он зааплодировал. Вот это рондад, так рондад. Классный.
– Ух, ты! Круто.
– На кураже надо делать, – объяснила Лана. – Это главное у нас – кураж. Запомни.
– Кураж?
– Изначально «храбрость» с французского. Но у нас, в цирке, это слово вмещает в себя намного больше. Без куража нет артиста. Твой кураж заводит зрителя, заставляет сидеть как на иголках, переживать, нервничать и трепетать вместе с тобой. Кураж – наше все. Техника очень важна, само собой. Без нее никуда, поэтому и трудимся целыми днями, но… В общем, слушай, красавчик. Поймаешь кураж, станешь артистом.
Она назвала меня «красавчиком», подумал он.
– Ты меня вообще слушаешь?
– Что? А, да! Конечно… А если не поймаю? – Артем вдруг вспомнил досадные попытки сделать тот или иной элемент. Неудачные этюды.
– Ну, – акробатка пожала плечами. Лукаво улыбнулась: – Жизнь артиста полна разочарований. С метлой, я смотрю, ты уже почти сроднился. Очень органично.
– Иди ты, – сказал Артем беззлобно и улыбнулся.
* * *
Несчастное сегодня утро, подумал Артем. Несчастное.
В следующее мгновение Дворкин пошатнулся – и упал с трапеции.
Звук удара – негромкий, четкий. Как щелчок.
Артем услышал нарастающий крик – и вздрогнул, выронил мячики. Они желтыми пятнами раскатились по голому бетону.
И тоже сорвался, побежал. Кажется, это все. Это катастрофа. Это…
– Что случилось?!
Крик нарастал.
Циркачи подбежали к упавшему Дворкину. Суеты не было. Паники тоже, но тяжелое предчувствие накатывало на Артема, как волна.
Снова вспомнился сон – вода, густой колыхающийся сумрак, гигантский угорь с серебряными глазами. Пасть раскрывается… она полна зубов…
Артем дернулся. Ощущение мира вернулось.
Циркачи уже подняли Дворкина на руки и понесли.
– Расступитесь! Расступитесь! Доктора!
* * *
Вечернее представление.
Питон вышел со сцены мокрый, ему бросили полотенце. Он вытер шею, лоб, виски, промокнул подмышки. Блеск его мощного тела казался преувеличенным, ненатуральным.
– Сегодня хорошо встречают, – сказал Питон и замолчал. С первого взгляда силач понял, что творится что-то неправильное. Циркачи молчали.
