– Насколько я понимаю, вы с ним еще не беседовали. Хотите его допросить, но, видя такое, не решаетесь.
Евдокимов задумался, потом кивнул:
– Хочу, и как можно скорее. Мне уже начальство звонит, требует чего то… А он все на немецкий переходит.
– Я дипломированный переводчик с немецкого, – сообщила Ракитина, – если вы мне скажете, что хотите узнать, то я помогу. Не верите мне, пригласите кого-нибудь другого, хотя бы вот его…
Она показала на второго врача. Но тот отвернулся. А следователь молчал.
– Вы только скажите, в чем обвиняют Николая Николаевича, – продолжала настаивать Вероника. – Я ведь дала слово ответить на ваши вопросы. Отвечу, разумеется, только сначала давайте и мужа моего о чем-то спросим.
– Вашего мужа доставили в больницу в два ночи. Вот в эту самую палату. Он был весь в крови, хотя открытых ран на нем не было. Потом при досмотре его автомобиля нашли топор со следами крови. А потом вдруг поступило сообщение о том, что в своем поместье был зверски убит некий господин Гасилов. Предположительно он был зарублен. Весь остаток ночи оперативно-следственная группа занималась этим убийством, да и сейчас продолжает там находиться.
Вероника стояла пораженная.
– Вы были знакомы с господином Гасиловым? – спросил следователь.
– Да, – тихо ответила девушка. – Георгий Исаевич – член совета директоров корпорации, деловой партнер моего мужа по бизнесу, держатель некоторого пакета акций. Только мне трудно поверить… Кто же его убил и где? При нем ведь всегда охрана…
Следователь зачем-то оглянулся и ответил негромко:
– Я же объяснил, что тело было найдено во дворе его загородного дома. Найдено как раз охранником, который ничего не видел и не слышал. Сказал только, что открыл дверь, чтобы впустить «Бентли» Ракитина, а потом еще раз открыл дверь, чтобы выпустить. Охранник находился в своей будке при воротах, а потом, после отъезда вашего мужа, решил осмотреть территорию и увидел возле беседки труп хозяина. Больше никого на территории не было, кроме других охранников, которые после смены отдыхали в домике. Ведь уже ночь была.
– Так, может, это сам охранник и сотворил? – предположил молчавший до этого Перумов.
– Нет, – покачал головой следователь, – экспертиза уже установила, что на топоре, найденном в «Бентли», кровь Гасилова. Кроме того, и на одежде Ракитина та же самая кровь.
– Ну ведь этого не может быть! – прошептала Вероника. – Во-первых, у Николая Николаевича с Гасиловым были вполне нормальные отношения. Обычные деловые отношения. Мой муж – старший партнер, фактически владелец всего концерна. Потом, Ракитин не был вспыльчивым человеком… То есть он не вспыльчивый человек, а, наоборот, очень спокойный и не станет хвататься за топор. И он вообще не пил, чтобы говорить, будто он мог это сделать под влиянием большой дозы алкоголя.
– Мы проверили. В крови вашего мужа и в самом деле была небольшая доза, соответствующая граммам пятидесяти или ста водки.
– Он водку вообще не пил.
– Или виски, – очень спокойно парировал следователь Евдокимов. – Короче, вопросов к нему много… Даже очень много, и меня все торопят. Вы, узнав это все, по-прежнему готовы помочь?
– Да, – еле слышно ответила девушка.
– Тогда слушайте и выполняйте, делайте только то, что я вам скажу, – согласился следователь. – По-немецки общаться с вашим мужем не будем. Мы пообщаемся без протокола, без аудиозаписи и без адвоката. Если Ракитин не хочет говорить на нашем с ним родном, то разговаривать с ним вообще не будем. Вы готовы согласиться на такие условия?
Вероника кивнула и спросила:
– Адвокат-то чем может нам помешать?
Перумов услышал это и добавил:
– Каждый человек имеет право на защиту. У нас ведь правовое государство.
У следователя в кармане брюк затренькал мобильный. Евдокимов достал его, поднес к уху, отошел на пару шагов и повернулся к Ракитиной спиной.
– Да… да… да, – отвечал он, – именно сейчас я этим и занимаюсь. Да, конечно, в присутствии адвоката. Специально его для этого и вызвал. Обязательно доложу.
Закончив разговор, следователь вернулся к Веронике и показал ей на приоткрытую дверь.
Они вдвоем вошли в палату, следом хотел проскочить и Рубцов, но следователь остановил его и позвал Перумова:
– Господин адвокат!
Ракитин никак не отреагировал на их появление. Даже на жену не посмотрел.
– Господин подполковник, – позвала мужа Вероника, – вам удобно общаться на русском?
Наконец он посмотрел на нее. Не поворачивая головы. Просто оторвал свой взгляд от потолка. Посмотрел и не узнал.
– Да, барышня, что вас интересует? Простите, что я сегодня говорил на немецком, но я подумал, что в плену. Прежде я не видел таких госпиталей, да и лица врачей не похожи на любезные рожи соотечественников.
Голос его был очень тихим, таким же, как во время пения. И взгляд был чужим и отстраненным.
– Меня зовут Вероника Ракитина, – сказала она. – Вы могли бы назвать себя?
– Подполковник Лукомский, прикомандирован к ставке Верховного для особых поручений. Третьего дня направлен к генералу Брусилову с пакетом. А он… я имею в виду Александра Александровича, приказал мне принять командование полком, командир которого, полковник Колычев, погиб за два дня до этого. С полусотней казаков направился в село, где располагался штаб полка. На месте узнал, что полк понес большие потери при прорыве первой линии траншей австрияков. Глубоко вклиниться в их позиции не удалось, зато батарея шестидюймовок неприятеля с холмов прекрасно била по пристрелянной местности. Наше село оказалось в зоне поражения. Было принято решение обойти батарею и напасть на нее с тыла. Батарею захватили, но вторая, молчавшая до того, открыла по нам огонь. Теперь я здесь, милая барышня, беседую с вами.
– Как вы себя чувствуете?
– Чувствую себя живым, и это хорошо. Казаков только жалко, на моих глазах почти все полегли вместе с лошадьми.
– А больше вы… – начала Вероника, но следователь Евдокимов не дал ей договорить.
– Позвольте и мне спросить. Я подполковник юсти…. То есть я ваш доктор. Меня зовут Иван Васильевич. У меня тоже вопрос к вам имеется. Какое сегодня число?
– Предполагаю, что конец июля… Двадцать восьмое или двадцать девятое…
– А год какой?
– Одна тысяча девятьсот шестнадцатый. Я в здравом сознании, доктор, если вы это имеете в виду.
Дверь открылась, и в палату вошли двое врачей, с одним из которых Рубцов беседовал в вестибюле и который поднимался с ними в лифте, и еще один – крупный и короткостриженый.
– Вы, конечно, простите меня, – обратился к присутствующим высокий доктор, – но кто дал разрешение запускать в палату целую делегацию?
