— Тут уж одно из двух, — сказал Василий Васильевич. — Или реализовывать себя, или развлекаться. Совместить это никак невозможно.
— Почему?
Вести с ней умные беседы ему не хотелось. С той, в шелках и мехах, хотелось, а с этой нет. И он сказал, что для того, чтоб реализовать себя, нужно много и упорно трудиться, а когда много и упорно работаешь, развлекаться некогда.
— Какой вы зануда, — резюмировала Софья. — Вы самый настоящий зануда, но милый.
— Милый, чо? Милый, чо навалился на плечо? — пропел Меркурьев и спохватился. — Это я просто так. Это шутка.
Софья выдернула у него руку, присела, сорвала некое подобие ромашки и воткнула себе за ухо.
— Мне идёт?
Меркурьев смотрел вдоль пляжа, а на Софью не смотрел.
— Во-он там, — он показал рукой. — Там, кажется, наша Антипия, да?
— Посмотрите на меня, — потребовала его спутница. — И скажите, мне идёт?
— Что? — Меркурьев посмотрел, ничего не заметил и на всякий случай сказал, что это исключительно красиво. — Она, должно быть, тоже гуляет.
Заклинательница духов шла вдоль моря по самой линии прибоя. Развевались её бирюзовые и зелёные одежды, подсвеченные солнцем, как будто вдоль моря катился громадный сверкающий изумруд из кольца Кристины.
— Марьяна Витальевна! — закричал Меркурьев, когда они поравнялись. — Ноги не промочили?!
Антипия издалека помахала им рукой и пошла дальше.
— Почему вы так её называете?
— Потому что так её зовут.
— Марьяна?! — переспросила Софья и фыркнула. — Всего-то?! А эту, которая сегодня приехала? Ну, которая сидела на террасе, вся такая сделанная и с красными губами? Неужели не заметили?
— Заметил.
— Как её зовут?
— Лючия! — провозгласил Василий Васильевич. — Так она себя называет.
— Час от часу не легче, — пробормотала Софья. — Та Марьяна, эта Лючия…
— Ничего не поделаешь, — сказал Василий Васильевич, его Софья раздражала. — Здесь вам не Москва.
— При чём тут это?
Василий Васильевич и сам не знал.
— Вы не читаете труды Канта? — спросил он.
— Зачем? — удивилась Софья.
Этого Василий Васильевич тоже не знал.
— На столе в вестибюле лежит книга «Философия Канта». Интересно, кто её читает?…
— Не я, — и Софья вновь взяла его под руку. — Знаете, я не люблю старьё. Стариков терпеть не могу! Старые фильмы никогда не смотрю, старых книг не читаю. Только новые!..
— Новые книги — это какие?
— Вы отстали от жизни в этой вашей Бухаре, — засмеялась Софья. — Сейчас выходит масса новинок! По развитию личности, всякие тренинги, эзотерика, по истории тоже! Вот вы, например, знаете, что всего цивилизаций на нашей планете будет семь? Атланты — одна из прошлых, и она же возродится в будущем. Атланты по счёту третья. А у нас сейчас пятая. — Тут она охнула, как отличница, допустившая на экзамене ужасный промах в элементарном вопросе. — Боже, что я сказала! Сейчас четвёртая, а не пятая! Мы живём в четвёртой цивилизации, а всего будет семь.
— Семью семь, — сказал Василий Васильевич, — сорок девять.
— И те, прошлые, были гораздо, гораздо цивилизованнее нас! Они умели летать без всяких самолётов, проходить сквозь стены, лечить любые болезни. Нам до них ещё далеко. Они и в космос летали, и с инопланетными пришельцами общались. Правда-правда! Сохранились разные свидетельства. Этим свидетельствам шестьдесят миллионов лет, их от нас специально скрывают правительство и спецслужбы.
Василий Васильевич на всякий случай уточнил:
— Всё это пишут в новых книгах?
— Конечно! — с энтузиазмом согласилась образованная Софья. — Это очень интересно читать! В интернете есть специальные сайты для любителей альтернативной истории, я на всех бываю и на всех авторов подписана.
— Такое чтение, — изрёк Василий Васильевич, — должно быть очень расширяет кругозор.
— Вот вы говорите как старик! Как будто брюзжите! Но вы же ещё молодой!
— Я пожилой. В душе.
— Да ладно вам кокетничать!.. А не верите вы, потому что читаете только этого вашего Канта!..
— Канта без подготовки читать невозможно, — заметил Меркурьев.
— Что значит невозможно?
— Я ничего не смыслю в философии. Не знаю, что такое трансцендентальная эстетика. Не понимаю метафизического толкования пространства. Способ открытия чистых рассудочных понятий мне неведом. Логическая форма всех суждений, состоящая в объективном единстве апперцепции содержащихся в них понятий, для меня загадка.
— Про это Кант писал? — недоверчиво уточнила Софья.
Меркурьев кивнул.
— Он что, дурак? Зачем такую ерунду писать?! Ему что, заняться было нечем?
— А вот и маяк! — вскричал Василий Васильевич, задрал голову и посмотрел. — Надо же, какой высокий, издалека мне казалось, что он гораздо ниже.
— Как же мы к нему пролезем? — спросила Софья, отвлекаясь от критики Канта. — Прямо по песку, что ли? Я думала, к нему мостки проложены.
— Придётся по песку. Можно, конечно, вернуться и попробовать подойти со стороны леса, но можно и здесь.
Он спрыгнул с досок «променада» на влажный плотный песок и подал Софье руку. Она оперлась и тоже спрыгнула. Вид у неё был недовольный.
— Там камни, — сказала она, глядя в сторону маяка. — Мы что, будем по ним карабкаться?…
— Интересно, когда его построили? — спросил Меркурьев. — Лет сто назад? Или двести?
— Э-эй! — закричала издалека Антипия-Марьяна. — Вы наверх? Подождите, я с вами!..
— Ждём! — прокричал в ответ Василий Васильевич и сам у себя спросил: — Может, это она в вестибюле читает Канта? Или хотя бы знает, когда был построен маяк?
— Дался тебе этот Кант! — с сердцем сказала Софья.
Антипия подходила, одежды её развевались на ветру, и по песку рядом с ней бежал изумрудный отсвет. Она подошла, взяла Меркурьева за руку и высыпала ему в ладонь мелкие, как пшеничные зёрнышки, жёлтые камушки.
— Янтарь? — спросил Меркурьев, пересыпая камушки из руки в руку. Они приятно шелестели.
Антипия кивнула. Щёки у неё горели от ветра, и блестели карие глаза.
— Виктор Захарович сказал, что после штормов янтаря всегда бывает много. Я вышла и вон сколько набрала.
— Ерунда какая-то, — сказала Софья, поглядывая на камушки. — Я где-то читала, что янтарь — это отвердевшая смола. Вроде в старину в море падали какие-то сосны, смола затвердевала, и из неё получался янтарь. Так и было написано!..
Меркурьев промолчал, и Антипия промолчала тоже.
