— Будь здорова. Так, значит, враньё?
— Спасибо. Если тебе так проще, считай, что враньё.
— Терпеть не могу человеческой глупости, — вдруг вспылил Василий Васильевич. — Ну как это так?! Люди в школе учатся, некоторые даже в институтах, а тут духи, потусторонние силы, какая-то связь между вселенными, межвременная ткань, чушь собачья!
Антипия согласно кивала — довольно горестно. Да, мол, сколько ещё невежества вокруг!..
— Мне сегодня рассказали, что цивилизаций на нашей планете будет семь, а сейчас мы живём в четвёртой. Или в пятой, что ли?! Атланты возродятся и всякая такая ересь.
— Атланты, — сморкаясь, сказала Антипия, — не возродятся. Их и было-то всего-ничего. Их мало, а работы много. Больше не придут, устали они. Все сидят по домам давно.
— Кто? — тупо спросил Меркурьев, и Антипия спохватилась:
— Никто, я просто так. Ты пошутил, я тоже пошутила.
— Как ты вызываешь духов?
Она вздохнула, и опять горестно.
— Ну как? Прошу их явиться. Они отвечают. Иногда появляются, а иногда нет, это заранее никогда не скажешь. А иногда, — она оживилась, — зовёшь одного, а появляется другой! И долго не признаётся, что он не тот! Они так над нами смеются.
— Ты что? — спросил Меркурьев, которого осенила догадка. — Ненормальная?…
Она кивнула, довольно жизнерадостно на этот раз.
— Понятно, — пробормотал он.
А что, пронеслось у него в голове, вполне возможно. Я ничего о ней не знаю, и никто ничего о ней не знает, кроме подозрительного: она прибыла на слёт магов, вызывает духов, носит странные, нелепые одежды, говорит нелепые слова. Вполне возможно, что она ненормальная!..
Мало ли людей с навязчивыми состояниями!..
Но откуда-то она знала о мёртвом человеке! Ходила утром гулять, наткнулась на него и никому не сказала? Решила дождаться кого-то, кто нашёл бы тело вместо неё? Это глупо — она была там от начала до конца, и на пляже, и в отделении!..
И кто-то явно помогает ей в её мистификациях здесь, в доме! Кто станет помогать безумной?…
Да, и ещё!..
— Ты сказала там, внизу, что не пойдёшь в гостиную, потому что ты их боишься.
Антипия вскинула голову и посмотрела на него.
— Кого ты боишься? Ты же всех видела сто раз.
— Я просто так сказала, — пробормотала она.
— С кем ты разговаривала в коридоре у камина?
— Я не разговаривала!
— Тогда кто разговаривал?
— Я не знаю! — почти крикнула она. — Что ты ко мне пристал? Я не разглядела! Я слышала, но не разглядела.
Василий Васильевич вытаращил глаза. Такой поворот событий не приходил ему в голову.
— То есть, — сказал он и налил в чай коньяку, — ты спустилась по нашей лестнице, вышла в коридор и услышала, что там разговаривают. О чём они говорили?
— Ох, — Антипия вздохнула, припоминая. — Сначала один велел другому не шуметь. А тот говорит: это не я! Потом что-то про камень, про то, что все прибыли. Этот ещё говорит: двери закрой! А тот ему: я закрыл.
— Так, — сказал Меркурьев. Он слышал примерно то же самое. — А где именно они разговаривали?
— По-моему, где-то близко, — ответила Антипия. — Во всяком случае, не далеко.
— Да ну тебя, — рассердился Василий Васильевич.
Он поставил перед ней кружку, а сам сел напротив.
— По-разному бывает, — возразила Антипия, принюхиваясь к пару, который источала кружка. — Бывает, разговаривают совсе-ем далеко, а слышно отлично. А бывает, под боком, но ничего не разобрать. Или помехи кто-нибудь наводит, или специально так разговаривают.
— Какие помехи? — вновь раздражаясь, спросил Василий Васильевич. — Кто наводит?
Она сделала глоток, зажмурилась и посидела молча.
— Я правда не видела, — вымолвила она в конце концов. — Я бы сказала, но не знаю. Ты выброси всё это из головы. Это… не наше дело.
— Какое именно дело — не наше? — осведомился он.
— Видишь, как мне нужен грим? — спросила она. — Пока я была в сари, саронге и с третьим глазом, тебе и в голову не приходило задавать мне все эти вопросы. И никому не приходит! А когда я — как я, всё сразу по-другому. Мне нельзя быть собой.
— Оставайся собой всегда, — пропел Василий Васильевич, — даже если придёт беда или станет камнем вода-а!..
Антипия сосредоточенно дула на чай, делала глоток и опять принималась дуть.
— Ты никому не расскажешь?
— О чём?
— Что я… не такая?
— Я не такая, — не удержался Василий Васильевич и выбрался из-за стола, — я жду трамвая!
И прочёл ей небольшое наставление. Она уже взрослая девушка, нужно найти себе более уважаемое занятие, чем дурить обывателей по провинциальным гостиницам. Нельзя так беззастенчиво пользоваться людским невежеством. Впрочем, невежество — полбеды!.. Наверняка есть люди, задавленные страданиями или трудными жизненными обстоятельствами, и им она тоже морочит голову, обещая ответить на трудные вопросы или помочь там, где никто не в силах помочь, а это гнусно. Человечество склонно к мистике, людям хочется чудес, это понятно, так было на протяжении всей истории человечества, но беззастенчиво этим пользуются только шарлатаны и жулики. Даже инквизиция, сотни лет сжигавшая на кострах тысячи женщин, честнее, потому что отцы-инквизиторы свято верили, что сжигают ведьм, то есть очищают род людской от скверны и ереси, а то, что делает она, Антипия или как её там зовут по правде, не поддаётся вообще никакой оценке. С этим нужно покончить.
— Я покончу, — сморкаясь, пообещала Антипия или как её там по правде, когда Василий Васильевич выдохся и замолчал. — Только пока никому не рассказывай, что ты меня… разоблачил.
Меркурьев великодушно пообещал не рассказывать, но дал ей три дня срока на осознание.
— Я оставляю за собой полную свободу действий, — сказал он. — Через три дня ты должна перед всеми извиниться за обман. Или я сделаю это за тебя.
— Спасибо за ужин, — уныло протянула Антипия. Как видно, уже начала осознавать. — Я бы полежала немного.
Он пожелал ей спокойной ночи и удалился к себе.
У него в комнате было намного холоднее — ночной влажный ветер шевелил и отдувал шторы, — и море шумело гораздо ближе: шу-уф, шу-уф.
Не раздеваясь, Меркурьев бухнулся на кровать и заложил руки за голову, собираясь как следует подумать.
Через минуту он спал, сладостно посвистывая носом.
А в коридоре неспешно разговаривали двое. Если бы Василий Васильевич слышал их разговор, он бы многое понял. Он понял бы всё, до конца!..
Но он не слышал.
