— Если бы такой камень был в Калининграде, — продолжала Лючия, — мне бы об этом было известно.
— Вы здесь живёте? — вдруг спросила Мура.
— Я всю жизнь жила в Москве, — ответила Лючия. — Но в прошлом году пришлось переехать. Никак не могу привыкнуть. Просто с ума схожу от скуки и серости. И от климата! Это ужасно, то дождь, то ветер, то вдруг жара в августе, и все едут на это проклятое море, а оно ледяное!.. Только забежать и выскочить. И никаких условий, ну просто никаких! Все пляжи городские, представьте себе! Или дикие — полоска песка, и всё!
Она говорила со страстью, которую в ней трудно было заподозрить. Меркурьев теперь смотрел на неё внимательно, совсем позабыв про Муру.
— Я мечтаю вернуться домой, — продолжала Лючия. — И вернусь, чего бы мне это ни стоило. Больше никогда не сделаю такой страшной ошибки.
— Какой? — спросила Мура.
Лючия снова посмотрела на неё в зеркало заднего вида:
— Никогда не уеду из Москвы, вот какой! Я, должно быть, совсем потеряла разум, когда согласилась!.. Но ничего, ничего, немного осталось.
— До чего? — уточнил Василий Васильевич.
— До Москвы, — ответила Лючия и улыбнулась. — Вы ведь из Бухары, вам меня не понять.
— Я работаю в Бухаре, — сказал Меркурьев. — Уже давно. А жили мы везде, и на Дальнем Востоке, и в Пензе, и в Саратове. Отца переводили, и мы переезжали вместе с ним.
— И вам везде нравилось?
Меркурьев улыбнулся и опять посмотрел в окно, за которым уже начался город — звенел и грохотал трамвай, «Кадиллак» потряхивало на брусчатке, старые липы и тополя стояли голые, зябнущие, в тучах вдруг открылся ослепительно-голубой просвет, и оттуда ударило солнце!..
— В Калининграде мне нравится, — признался Василий Васильевич. — Я бы здесь жил. Вот сейчас у театра можно остановиться, мы выйдем.
— Вам нужно в театр?
— Нет, но отсюда совсем близко. Спасибо вам, Лючия.
Она притормозила возле старинного здания с колоннами.
— Хотите, я могу отвезти вас обратно, — предложила она великодушно. — За такси с вас сдерут прилично.
— Спасибо, — с чувством поблагодарил Меркурьев. — Если дадите телефон, я вам позвоню. Или мы сами доберёмся!..
Мура выбралась наружу и не переставала благодарить и кланяться, пока «Кадиллак» не уехал и Меркурьев не сказал ей:
— Прекрати. Ты перебираешь.
Стоя на тротуаре, они огляделись.
Газоны были зелёными, словно только что трава взошла, деревья чёрными, как нарисованными тушью, небо голубым, будто летним, а жизнь прекрасной.
— Зоопарк в той стороне. — Меркурьев взял Муру под руку. — Здесь близко.
И они зашагали.
— Кёнигсбергский зоопарк, — говорил Меркурьев тоном экскурсовода, — был лучшим в Германии. Горожане проводили там целые дни. Зверей держали не в клетках, а в вольерах, они гуляли, и на них можно было любоваться сколько угодно. Ещё в зоопарке находились теннисные корты, играл духовой оркестр и можно было пойти в читальный зал. Или в ресторан, рестораны там тоже были!
— В зоопарке? — уточнила Мура.
Василий Васильевич подтвердил — да, в зоопарке. И ещё Восточнопрусский этнографический музей.
— Всё же почему Лючия здесь живёт, если ей так не нравится? — прервала Мура его лекцию. — Мне кажется, она может жить где угодно, деньги у неё явно есть.
— Мы ничего о ней не знаем, — справедливо заметил Василий Васильевич. — Уж тем более о её деньгах.
Он прижал локтем Мурину руку и пожаловался:
— Плохо, что ты не ясновидящая и не можешь заглянуть ей в голову. Мы бы всё давно поняли.
— Не могу, — согласилась Мура.
Зоопарк Меркурьев с детства знал как свои пять пальцев. Он ещё застал времена, когда при входе в круглом вольере держали подрастающих медвежат, там была устроена площадка молодняка. Теперь, судя по надписи, в вольере жили еноты-полоскуны, но никаких енотов не было видно.
— Холодно, должно быть, — сказал Василий Васильевич и повлёк Муру через крохотный горбатый мостик.
С левой стороны на небольшом холме среди облетевших рододендронов и гортензий виднелась странная скульптура, похожая на Бременских музыкантов — звери стояли на спинах друг у друга.
Мура подошла и прочитала, скульптура отчего-то называлась «Выжившие».
— Бегемот, ослик, лань и барсук, — сказал Меркурьев. — В зоопарке было две тысячи зверей, после штурма в сорок пятом году остались эти четверо. Ты не знала?
Мура покачала головой. Он вздохнул.
— Во всех учебниках по военной истории в разделе «Штурм Кёнигсберга» есть отдельная глава, называется «Бой за зоопарк». Его долго штурмовали. Здесь всё было залито кровью и завалено трупами. Звери все погибли. Кроме этих четверых.
Мура взяла его за руку.
— Бегемот был ранен, тяжело. И его чуть не расстреляли как фашистского прихвостня. На войне никому нет дела до бегемотов. Какой-то генерал увидел его и приказал бегемота не расстреливать, а лечить. Его звали Ганс.
Мура улыбнулась, но Меркурьеву показалось, что она сейчас заплачет.
— Был мужичок, зоотехник по фамилии Полонский. Он стал его лечить. Пошли, — Меркурьев потянул её за собой. — Нам сейчас до слоновника и налево. Кристина сказала, что будет ждать меня возле вольера с бегемотом.
— Нет, расскажи дальше.
— Ну, бегемот не ел, от боли, наверное, или от страха. Зоотехник здесь, в горящем Кёнигсберге, — город весь горел, целые кварталы выгорали после бомбёжек, — разыскал немецкого старичка-фельдшера. Тот посмотрел бегемота и велел поить его водкой. Ну, не в прямом смысле, просто подливать водку или спирт в молоко. Можно в воду. По два литра каждый день.
— Разве бегемот станет пить водку?
— Да он и не пил. Двое солдат держали ему пасть, а третий лил из ведра микстуру эту. После водки бегемот стал есть и потихоньку-полегоньку оклемался. Семь раз он был ранен и выжил. А зоотехник, который его выходил, страшно переживал, что бегемота снимут с довольствия и он не переживёт зиму. Рапорты писал, чтоб его в Москву забрали, в московский зоопарк. Выдумывал, что дрессирует бегемота для катания на нём граждан и детей, как-то так в рапорте было сказано. То есть убеждал начальство, что бегемот не зря проедает харчи, а может их отрабатывать — катать детей.
— На бегемотах не катаются, — пробормотала Мура и шмыгнула носом.
— Ну, конечно, нет, — согласился Василий Васильевич. — Но зоотехник боялся за него. Считал, если он будет приносить пользу, за ним будут ухаживать.
— Бегемот не умер?
— Прожил ещё лет десять! Этого бегемота Ганса знает и помнит каждый порядочный калининградец.
