— Так нечестно!
Он легонько хлопнул её по джинсовой попе. Она повернулась, очень удивлённая, и Василий Васильевич так смутился, что защипало в глазах и шее стало жарко.
— Нет, — пробормотал он, не глядя на Муру, — правда. Ушла, а я остался всё это выслушивать.
Мура посмотрела на него, сказала:
— У тебя уши горят, как фонари.
И стала подниматься.
Меркурьев постоял немного, а потом в два шага опять догнал её. Они прошли свой этаж, поднялись на третий и постучали к Сане.
— Открыто! — отозвались с той стороны, и она вошли.
Саня сидел на полу перед камином. Несуразный пёс лежал рядом, настороженный и словно удивлённый. Время от времени, устав быть бдительным, он клал голову Сане на коленку, глаза у него начинали закрываться, но тут он подскакивал, словно вспомнив что-то, встопорщивал уши и напружинивал спину.
Кристина сидела с другой стороны, тоже на полу, и смотрела на пса, словно никогда в жизни не видела собак.
— Мы не стали его мыть, — сообщила она, когда Меркурьев с Мурой подошли и тоже стали смотреть, — чтобы не нервировать. Я у Нинели взяла котлету, сказала, что хочу в комнате поесть. И кипячёного молока.
У Саниной ноги стояли пустая тарелка и кружка.
— Пёс молоко из кружки пил? — удивился Василий Васильевич.
— Ну да, — кивнула Кристина, — я ему наклонила ее немножко, так он всё до конца вылакал.
— Если вы будете его каждую минуту кормить, он превратится в бегемота Ганса, — предупредил Василий Васильевич. — Это же уличная собака, а вы ей такие разносолы, и котлеты, и молоко!..
— Да надо же человеку поесть как следует! — возразил Саня и почесал пса между ушами. Санина рука была огромной, а собачья голова маленькой. — Он, может, никогда досыта не ел.
Мура присела и тоже стала гладить пса по голове. К Муре он отнёсся настороженно, косился на неё и шевелил ушами.
— Хозяевам не признались, что собаку в дом притащили?
Саня с Кристиной посмотрели друг на друга.
— Не-а, — ответил Саня. — Чего там!.. Они возражать не станут. А станут, так мы в город уедем. Да, Крыска?
— В какой ещё город! — с досадой воскликнул Василий Васильевич. — Изумруд надо искать, а не в город ехать!..
— Ты хороший пёс, — говорила Мура. — Ты молодец, что к Сане прибился, всё правильно сделал.
— А как его назвать, мы ещё не решили, — продолжала Кристина. — Саня говорит, Шарик, а я думаю Аскольд!
И неожиданно они оба захохотали, словно с этим Аскольдом было связано что-то на самом деле смешное и не предназначенное для чужих ушей.
Меркурьев почувствовал себя лишним. Ему и так было неловко, а тут стало окончательно понятно, что пора уходить.
Он за руку вытащил в коридор Муру, которая всё порывалась обратно и сердито говорила, что она вполне может посидеть ещё. Саня с Кристиной и псом на их уход не обратили никакого внимания.
— Ты же сама ей предсказала, — выговорил ей Василий Васильевич на лестнице. — А сама ничего не понимаешь!
— Что предсказала?
— Что она вскоре выйдет замуж по любви и одновременно по расчету.
Мура посмотрела на него.
— Да, да, — подтвердил Меркурьев, — так оно и было. Ты за предсказания сколько дерёшь? По восемь тыщ?
Возле Муриной двери они поцеловались, и он понял, как соскучился по ней за день, когда они ни на минуту не оставались одни!.. Он прижимал её к себе, и в голове у него потихоньку шумело, как будто там начинался прибой: шу-уф, шу-уф!..
Мура всё время закрывала глаза, а ему хотелось, чтобы она непременно на него посмотрела, но попросить её он никак не мог.
— У тебя правда была жена? — спросила Мура, когда им понадобилась пауза, чтобы немного унять дыхание.
Меркурьев некоторое время соображал, о чём она спрашивает, потом понял и кивнул.
— А дети?
— Детей не было, — сказал он нетерпеливо, — и до сих пор нет.
И снова поцеловал. Её губы казались ему немного солёными.
Потом ему стало невмоготу, и непонятно было, зачем они целуются посреди коридора, когда есть дверь, которую можно за собой закрыть и не открывать долго!.. Можно несколько дней не открывать.
Он всем телом прижал Муру к косяку — она была тоненькая, лёгкая, будто бестелесная, но в то же время осязаемая, живая. Он гладил её по голове, трогал кончики светлых волос. Ладоням было немного щекотно, и от этого ощущения — щекотки, которая распространялась во все стороны, — он всё быстрее дышал.
Потом Мура неожиданно исчезла, пропала, словно растворилась в воздухе. Меркурьев замычал и попробовал вернуть её, но она уже скрылась за дверью.
— Спокойно ночи, — сказала она оттуда.
— Мура!
— До завтра.
И дверь закрылась.
— Так нечестно! — крикнул он в закрытую дверь, послушал: оттуда не доносилось ни звука, и пошёл к себе. Кажется, он это ей уже говорил сегодня.
Мура, думал он непрерывно, Мура. Как хороша Мура!..
Он повалился на кровать, потом встал и распахнул балкон — ему было жарко. Тотчас в комнату вошли негромкий и ровный шум дождя и отдалённые вздохи моря.
Василий Васильевич лежал и думал о Муре и о том, как у них всё будет.
Утро было совсем тёмным, как бывает в конце ноября — не поймёшь, то ли рассвет, то ли закат, одним словом — безвременье.
Меркурьев, которому снилась Мура и как у них всё будет, с трудом заставил себя встать — всё тело ломило, будто после тяжёлой работы, — нацепил спортивную форму и кроссовки и поплёлся бегать.
Всё же решение стать атлетом и добежать пляжем до лестницы, взять её штурмом и вернуться по шоссе мимо посёлка было принято, и он не намерен был отступать!..
В доме было тихо, все спали.
Меркурьев немного послушал у Муриной двери, мечтая, чтобы она неожиданно распахнулась и Мура упала в его объятия, но дверь была закрыта, за ней тишина, и Мура не падала.
Он сбежал по лестнице, открыл дверь на террасу, затянул «молнию» ветровки и побежал вниз к променаду.
Ночью выпал снег — первый в этом году, — и на пляже Меркурьев притормозил немного. Он никогда не видел снег на пляже!..
Его было мало, он волнами лежал на песке, на досках «променада» и на узких листьях камышей, заставляя их нагибаться и клониться к земле. Меркурьев подбежал и потрогал снег.
На пальцах он мгновенно растаял, будто и не было его, и ровные круглые дырки остались на коричневых досках там, где Меркурьев потрогал снег.
— Впереди зима, — сам себе сказал Василий Васильевич и пришёл в восторг.
