— Это мы выясним, — неизвестно зачем пообещал Меркурьев.
— Ага, — согласился Саня. — Оно, конечно, выясним. И чего я дальше с этим делать стану? Забуду друга Ваню, как и не было его?
— Забудешь, — сказал Василий Васильевич, — если помнить не имеет смысла.
— Больно легко. По-твоему, захочешь забыть, и забыл! Так не бывает. Я вон до сих пор помню, как в детстве собаку принёс, а мать ее выгнала. Собака-то, главное дело, плёвая была, вроде Жеки! И голодная. Как я просил, чтоб она ее оставила! Обещал, что в школу буду ходить, без прогулов, без всего. Что сам выводить её стану, убирать за ней. Нет, выгнала мать собаку. А я, блин, её помню!.. Вот оно мне надо?
— Зато у тебя теперь другая собака, — глупо утешил Василий Васильевич.
— Да при чём тут!.. — сказал Саня с досадой. — Кому доверять-то? Лучшему другу нельзя. Матери тоже нельзя. Кому?
— Найдёшь, — пообещал Василий Васильевич. — Насколько я понял задумку, одного ты потерял — ещё неизвестно друга ли, недруга. Зато двоих нашёл, и они точно — твои.
Саня покосился на него и улыбнулся. На щеках обозначились ямочки.
— Мои, — сказал он и оглянулся.
Кристина бегала по пляжу за псом, отнимала у него палку.
— Эти точно мои, — повторил Саня. — Значит, поеду собственников дома искать. Ну и в собачий магазин. Не всё Жеке котлеты жрать, ему нормальная еда нужна, собачья. Слышь, братух, может, вискарика притаранить? Накатим с тобой вечером по маленькой?
— Саня, — сказал Василий Васильевич. — Вот объясни мне, почему ты меня сейчас называешь братухой, а вчера называл дядей?
Саня удивился. Так удивился, что даже в затылке почесал.
— Дак оно как-то само называется, Василь Василич. Вчера ты вроде старый был, а сегодня какой-то обратно молодой.
— Мура! — закричал молодой Меркурьев. — Где вы там отстали? Давайте, шевелитесь!..
Он проверил в кармане книгу — она была на месте, никуда не делась. Да и некуда ей деться, подумал Василий Васильевич с удовольствием. Дематериализации не существует, зато есть закон сохранения энергии! Само по себе ничего ниоткуда исчезнуть не может!..
В доме горел свет и вкусно пахло — на кухне готовили обед. Василий Васильевич любил принюхиваться и заранее определять, что будет вкусного. Он предвкушал удовольствие, и получалось, что таким образом растягивает его.
Мура сказала, что должна готовиться к спиритическому сеансу.
— Мне нужно собраться с мыслями, — твёрдо заявила она и захлопнула дверь перед самым носом Меркурьева, который мечтал её поцеловать по-настоящему, не в коридоре и не на пляже, а там, где есть дверь и её можно за собой закрыть!..
Ничего не вышло.
Нет, разумеется, предвкушение только растягивает удовольствие, но Меркурьев от нетерпения не знал, чем себя занять, и не мог ни о чём другом думать.
Он думал только: как хороша Мура!.. Ах, как она хороша!..
Не в силах сидеть в комнате, зная, что Мура находится в двух шагах, всего лишь за стенкой, всего лишь за одной дверью, и тоже думает о нём, по крайней мере, он надеялся на это — не может она о нём не думать! — это было выше его сил, и Меркурьев отправился на улицу.
В небольшом фруктовом садике, разбитом вдоль забора по ручью, он наткнулся на Виктора Захаровича. Тот в старом свитере, брезентовых брюках и рукавицах, вооружённый секатором, обрезал кусты. У решётки тлел небольшой костерок, дым висел низко, как туман.
— Бог в помощь, — поприветствовал Меркурьев, приближаясь.
Старик оглянулся.
— Здорово, Вася, — сказал он, сдёрнул рукавицу, пожал Меркурьеву руку и опять принялся за дело. — Где ты с утра пропадал?
— А, на маяк ходил, — ответил Меркурьев беззаботно. — Давайте я ветки потаскаю.
— Ты гость, — удивился Захарыч. — Тебе отдыхать положено.
— Я отдыхаю! — уверил его Меркурьев.
У старика был удручённый вид, Василий Васильевич спросил, в чём дело.
— Да так, — сказал Виктор Захарович и поморщился. — Всё на вынь тарары пошло. Человек погиб ни за что ни про что. Жалко его, молодой ведь.
— Вы тут ни при чём, Виктор Захарович, — утешил его Меркурьев, нагребая охапку мокрых тонких веток.
— Всё равно жалко! Теперь не знаю, продавать дом, не продавать!..
— Вы вроде решили продать.
— Знак плохой, — сказал Захарыч. — Хотел продать, а покупатель, считай, в моём доме и помер! Может, не продавать?
Меркурьев отнёс охапку к костру и свалил в огонь. Сразу сильно задымило, и он загородился рукой.
— Виктор Захарович, — спросил он, подумав, отчего бы и не спросить! — Дом вам принадлежит?
Старик не удивился, не переполошился, он вообще почти не обратил на вопрос внимания. Он продолжал работать.
— Мне, кому же ещё, — ответил он, нагибаясь, чтоб вытащить длинный прут. — От родителей ко мне перешёл. Завещан дочери, если она найдётся.
— А ваша жена?
— Покойницу дом не интересовал, — сообщил Захарыч. — Она уехала девчонкой совсем, какой дом! Да она тут и не жила никогда. У меня в городе квартира была хорошая в немецком доме, четырёхкомнатная! Батя-то в отставку генералом вышел, и я в пароходстве был человек не последний. Жена моя с дочкой там обитала, покуда я в море ходил.
— А сейчас?
— Что сейчас, Вася? Прими-ка у меня ветки, несподручно одному, видишь!
Василий Васильевич перехватил у него охапку и потащил к костру.
— Сейчас квартира кому принадлежит?
— Хорошим людям, — сказал Захарыч и улыбнулся. — Я ведь её продал, когда решил гостиницу открыть! Деньги нужны были, недёшевая это история, Вася. На ремонт, на лицензии всякие, на взятки. Всё ушло, и квартира, и сбережения мои. Я хорошо зарабатывал, а жил, считай, один!.. А чего ты спрашиваешь-то?
Василий Васильевич палкой разгрёб костер, чтобы лучше горело.
— Человек погиб, — произнёс он задумчиво. — Изумруд у Кристины украли. Какая-то странная история, Виктор Захарович. Всё одно к одному.
— Ох, изумруд этот ещё на мою голову!.. Не знаешь, написала она заявление, нет?
— Нет и не собирается.
Старик стянул рукавицы, вздохнул и опустился на скамейку.
— Вот и не знаешь, радоваться или что делать. Вроде хорошо, что не написала, гора с плеч. А с другой стороны, искать-то его надо, перстень этот!.. Великих денег стоит, так Кристинка говорит. А где его искать? Кто будет искать?…
Василий Васильевич сел рядом.
— Хорошее тут место, — сказал он, глядя в сторону моря.
— Хорошее, — согласился хозяин. — Чисто, тихо, просторно. Я в умной книжке читал, где маяк, всегда так. Он будто охраняет. Я всё детство на маяке провёл, вон с Нинулькой, с Нинель Фёдоровной! Мы оттуда не вылезали, всё в моряков играли.
