Виктор Захарович засмеялся с тоской.
— Маяк наш старый, его ещё немцы закрыли. На дальнем мысу один остался, а этот закрыли. Говорят, смотритель ещё долго тут жил. Как в сказке — старик со своею старухой у самого синего моря. Домик у них поставлен был в лесочке, под обрывом. Сейчас от домика и следа не найдёшь, а я развалины помню, хоть и маленький был. Жена смотрителя, покуда жива была, в этом доме, который теперь мой, служила то ли кухаркой, то ли горничной, и хозяйка её отличала, любила, секретничала с ней. Товарками были, одним словом! Так рассказывали. Муж ревновал даже, говорил, мол, ты с в этом доме больше времени проводишь, чем в нашем!
Меркурьев слушал, не перебивая.
— На маяке потайной лаз наверх есть, — сказал старик и опять засмеялся. — Небось не веришь!
— Верю, — с запинкой вымолвил Василий Васильевич.
— Уж я тебе не скажу, зачем он там нужен, лаз этот! Вроде когда война, а корабль подходит, чтобы смотритель мог потихоньку подняться и дать сигнал — смотри, мол, в оба, берег близко! У нас на Балтике туманы такие бывают!..
— Откуда вы знаете про потайной лаз?
— Так мы с Нинулькой его и нашли! До нас-то о нём ни одна живая душа не знала! И сейчас не знает, тебе первому говорю. Мы нашли его и поклялись, что никогда никому не скажем!.. Перочинный ножик у меня был, отцовский подарок, ещё трофейный, так мы на крови поклялись, дураки малолетние. Я себя по ладони полоснул, а потом Нинулька себя полоснула. Она мою кровь как увидела, так вся позеленела, затряслась, но сдюжила, не отступила.
— Жил старик со своею старухой, — задумчиво проговорил Василий Васильевич, — у самого синего моря.
— То-то и оно.
— И никто не знал? Про потайную лестницу?
— Никто, Вася. — Виктор Захарович поднялся, вновь натянул рукавицы и продолжил неожиданно. — Ты молодой, Вася, береги время. Всё, что ни есть, до единой минуточки. Зря не растрачивай — на глупости, там, на ссоры, на злобу, на пустяки. Оно пройдёт, как песок просыплется, ничего не останется. А столько хорошего вокруг, Вася! Вон маяк, море, лес, дом. Моё время почти вышло, а жалко умереть и всё бросить. На том свете, поди, ни маяка нет, ни сада, ни молодости, ни старости.
— Подождите, Виктор Захарович, — сказал Меркурьев, подумав про Канта с Бесселем. — Не спешите. Как там, никто не знает, а здесь и вправду хорошо.
Он кинул в костер ещё одну охапку сучьев.
— Странно, что вы дочь не можете найти, — удивился он. — Не могла же она исчезнуть!..
— Может, куда за границу уехала.
— Может, и так, — согласился Меркурьев.
Они работали вдвоём довольно долго, Меркурьеву захотелось есть, и он совершенно забыл про книгу «Философия Канта», которая была у него в кармане…
В прошлый раз Лючия отправилась в буковый лес непосредственно перед обедом, Меркурьев прекрасно это помнил, потому что подкреплялся кофе в столовой, а потом беседовал со стариками — как раз о поисках дочери. С лесным человеком в кепке красавица условилась встретиться «в это же время», и Василий Васильевич решил отправиться в лес пораньше, чтобы засесть в кустах и наблюдать их встречу от начала до конца.
Меркурьев перетаскал в костёр все ветки и сказал старику, что пойдёт прогуляться. Виктор Захарович покивал и, засовывая рукавицы в карман штанов, отправился в сторону дома.
Меркурьев проводил его глазами. Никого не было на площадке, где скучал белый «Кадиллак», дом казался притихшим под низким небом.
— Как можно продать такой дом? — сам у себя спросил Василий Васильевич.
По дорожке, выложенной брусчаткой, он отправился в сторону разноцветного леса, не заметив, как в одном из высоких стрельчатых окон слегка отодвинулась белая штора и кто-то настороженными глазами провожал его, пока он не исчез под деревьями.
Вблизи муравейника, так поразившего его воображение, Василий Васильевич свернул с дорожки и пошёл лесом. Брюки и кроссовки моментально промокли, но он не обращал на это внимания.
Здесь пахло прелой сыростью, листьями и как будто орехами. Меркурьев остановился и вдохнул полной грудью — так хорошо, так вкусно пахнет!..
Он забрал влево так, чтобы развалины охотничьего домика остались по правую руку. В тот раз лесной человек пришёл совсем с другой стороны, от дороги, по всей видимости, у него там стояла машина.
Меркурьев старался зайти поглубже, чтобы на глаза не попались его следы в траве.
Развалины уже виднелись среди разноцветного буйства листьев. Впрочем, осень наступала на краски, лес стал прозрачнее и как будто выше. Василий Васильевич примерился и нырнул под куст. Отсюда его вряд ли можно заметить, особенно если не знать, что он тут прячется!..
Он перестал возиться и замер, прислушиваясь.
Ничего, только шумели в вышине деревья.
Он ждал довольно долго, сильно замёрз и согревался мыслями о Муре. Ах, как хороша его Мура, просто удивительно!.. Почему-то его забавляло, что она не может ходить на 3D-фильмы, и он с удовольствием думал, что её можно этим дразнить.
В кроссовках хлюпала вода, ледяные брюки прилипали к ногам, и ему хотелось, чтобы уж всё закончилось и он смог бы вернуться домой, к Муре и обеду, когда на дорожке показалась Лючия.
Она мелькнула между деревьями, пропала и появилась вновь.
Василий Васильевич высунулся из своего куста и тут же нырнул обратно. Лист сорвался и спланировал ему на плечо. Он аккуратно снял его.
Лючия шла быстро, опустив лицо в мех. Она дошла до развалин, остановилась и огляделась.
Меркурьев замер, потом медленно раздвинул ветки, пытаясь не упустить её из виду.
Что случилось в эту минуту, он не понял.
Перед его глазами ниоткуда, словно из воздуха, возник человек в кепке. Он скалил зубы, в руке у него был нож. В широком лезвии вдруг на миг отразился солнечный луч. Меркурьев так удивился, что даже и не подумал бежать или защищаться, да и времени у него на это не было. Человек действовал стремительно.
Он коротко и страшно замахнулся и убил бы Меркурьева, если бы сбоку на типа в кепке не прыгнул ещё какой-то человек. Тот, в кепке, всё же ударил, промахнулся, нож скользнул и пришёлся на «Философию Канта», так и болтавшуюся в кармане меркурьевской куртки. Василий упал, а те двое, сцепившись, молча покатились по траве. Они боролись, и самым страшным было то, что они не издавали ни звука.
Меркурьев, у которого отчего-то плыло и двоилось в глазах, встал, понимая, что он должен что-то сделать!..
Человек в кепке одолевал того, второго, и вдруг кто-то страшно завизжал, Меркурьеву показалось, что на весь лес!
Шатаясь, он кое-как выковырял из земли камень, должно быть, принесённый сюда ледником, примерился — это было трудно, потому что он плохо видел, — и ударил по кепке.
