— Не, я не понял, — подал голос Саня. — Ну хорошо, спихнула она Ванюшку, а я чего? Я дом всё равно купил бы!..
Василий Васильевич покачал головой:
— Тут затея такая, что вроде ты его и спихнул, Саня.
— Я?!
— А в кармане у Ванюшки бумажка была, из записной книжки вырванная! «Встречаемся на маяке, дело есть, приходи, хуже будет», я наизусть не помню. Твоим почерком написанная, всё как следует.
— Ты сдурел, братух?! Не писал я Ванюшке никаких записок! Я ему по телефону звонил!
— Да какая разница, Саня?! Нашли бы у него в кармане, решили бы, что ты его столкнул! Ну не поделили вы чего-то!.. И в кутузку тебя на долгие счастливые годы! Так Нинель Фёдоровна предполагала.
— А записка откуда взялась?
— Она сама её написала! Она прекрасно умеет почерки подделывать и за Виктора Захаровича счета подписывает!
— Так куда записка потом делась? Не было при Ванюшке никаких моих записок!
— Я забрала, — неожиданно сказала Мура, и все посмотрели на неё. — Я вытащила листок у него из кармана.
— Вот, — согласился Василий Васильевич.
— Зачем? — поразился Саня. — Зачем вытащила?!
— Я знала, что ты его не убивал, — ответила Мура. — И решила, что будет лучше, если записку никто не увидит.
— Ну ты даёшь.
Все помолчали. Виктор Захарович взялся за сердце.
— И что нам теперь делать? — спросила Кристина. — Опять полицейских вызывать?
— Можно не вызывать, — сказала Софья. — Вернее, не нужно вызывать! Всё это домыслы, а не доказательства преступного умысла или преступного деяния.
— Вот именно, — согласился Меркурьев.
— Нет, а что нам делать?! — повторила Кристина с нажимом. — Так нельзя это оставить!..
— Витя, — сказала Нинель, и губы у неё затряслись, — прости меня, Витенька!.. Я не могла! Никак не могла! Когда ты решил дом продать, у меня сердце перевернулось!
Виктор Захарович тяжело встал, зашаркал к ней, сел рядом на диван и обнял её. Нинель горько заплакала.
— Бедолага, — сказал Захарыч, гладя её по голове. — Ты бы со мной поговорила. Ты бы мне открылась, неужели я б не понял!..
— Ничего бы ты не понял, Витенька, — прорыдала Нинель. — Разве ж я могла!..
— Человека погубила, — покачал головой Виктор Захарович, — натворила дел…
— Витенька, прости!..
— Да я-то что! Я прощу, а вот… люди простят ли?…
Саня вдруг встал, словно принял какое-то решение. У него как-то заострилось лицо, и по лицу и по движениям стало понятно, что он сильный, опытный, жёсткий человек — совсем не такой, к какому они привыкли за последнее время.
— В тюрягу вас не примут, это точно, — сказал он, и Василий Васильевич усмехнулся. — Да и старая вы уже!
Нинель Фёдоровна перепуганно уставилась на него.
— Доказательств у нас нету, а те, что есть, — фуфло. Придётся вам отсюда съехать, из вашего драгоценного дома. Я прослежу за этим.
— Куда съехать? — спросила Нинель с ужасом.
— А в рыбхоз. У меня хозяйство небольшое на косе, рыбу там разделывают, консервы крутят. Там доживать будете. Без права переписки.
— Я не хочу рыбу разделывать, я не могу, — Нинель вновь зарыдала. — Я здесь хочу, я за этот дом жизнь отдам!
— Да вы уже отдали, — сказал Василий Васильевич. — Разве вы так и не поняли?…
— Сериал, — провозгласил Стас. — Ну, прям мыльное мыло!.. Не поверит никто!..
— Заткнись! — хором велели ему Кристина и Софья.
— Я друга потерял, — продолжал Саня хмуро, — хотя не разобрать теперь, кто мне он был-то, друг ли, враг ли!.. — Он пошевелил складками на лбу, словно на что-то решаясь, и почти крикнул Василию Васильевичу в лицо, словно именно он, инженер Меркурьев, был во всём виноват: — Я как стал бумаги смотреть, так и понял, что есть я последний лошара!.. Всю жизнь, веришь-нет, Ванюшка у меня деньги тырил! Я с ним по-братски, как с родным, а он!.. И ведь порядочно натырил! Самой малости не хватило, чтоб дом купить, мои капиталы понадобились, ёшкин-матрёшкин! Кабы чуть больше натырил, купил бы он дом этот, и дело с концом!
Василий Васильевич сочувственно смотрел на страдальца. Мура поднялась и потянула Меркурьева за руку. Он с трудом встал.
— Ты что?
— Выйдём на минуточку.
— Куда?
— Пойдём, пойдём!..
Василий Васильевич зашаркал ногами почти как Виктор Захарович, и уже из коридора услышал, как Софья сказала:
— Пап, можно я внимательно посмотрю бумаги?
— Мура, куда ты меня тащишь, — зашипел Меркурьев. — Сейчас самое интересное начнётся! Трагедия закончилась, сейчас будет марш энтузиастов и воссоединение любящих сердец!
— Успеешь, — буркнула Мура и подтолкнула его в спину.
Они вышли в вестибюль с готическим окном и круглым столиком. За столиком сидели двое, совсем незнакомые. Василий Васильевич оглянулся на Муру. Она приложила палец к губам.
Он опять посмотрел.
Двое, он и она, пили кофе. Большой медный кофейник стоял на спиртовке посреди стола, тонкие чашки были наполнены до половины. В вестибюле приятно пахло.
— Ну вот, — говорил он. — Всё и закончилось. А ты всё — времени мало, времени мало!
— Так его и было мало, — она улыбнулась. — Если бы мы их не торопили, они до сих пор бы спали!
Он протянул руку и дёрнул её за нос. Она захихикала.
— И дом пропал бы, — сказала она, посерьёзнев.
— Камень не мог пропасть, — возразил он. — Он ведь оказался у хозяйки! У хозяйки дома!..
— Хорошо, что она здесь, — согласилась женщина. — Кофе добавить?
Меркурьев ещё раз оглянулся на Муру, наклонился к её уху и прошелестел:
— Кто это?
— Старик со старухой, — ответила Мура. — Которые жили у самого синего моря!
— Так они молодые совсем! Как мы!
— Ну да, — согласилась она. — Молодые.
— Подожди, — сказал Василий Васильевич. — Сейчас, сейчас! Это смотритель маяка и его жена?
Мура кивнула.
— Это они там пили кофе и слушали музыку?
Мура опять кивнула.
— А «Философия Канта» их рук дело?
Она опять кивнула.
— А богдыхан с отломанной башкой?
— Они не могли допустить, чтобы дом пропал, — прошептала Мура. — И помогали нам, как умели.
Зазвучали шаги, Меркурьев оглянулся. Мимо них прошёл Иммануил Кант в пальто и с ковровым саквояжем.
