— Да на что она вам, Фридрих? — спросил Кант с некоторым раздражением. — Какая разница, есть могила или её нет! Вы же всё равно умерли!
— А если я желаю, чтобы мне поклонялись? Чтоб возлагали цветы? И молодожёны произносили на ней клятвы верности?
— На могиле? — уточнил Кант. — На вашей? Клятвы верности?
— Но на вашей произносят!
— Это просто глупая причуда, — уверил Кант.
Меркурьеву показалось, что он всё же немного гордится своей могилой.
— Рад, — сказал Кант, поворачиваясь к Меркурьеву и Муре. — Рад вас видеть вновь. Как давно мы не встречались?
— Больше года.
— Вы освежили в памяти моё неравенство? — осведомился Бессель.
Меркурьев замялся. Ему показалось, что Бессель говорит язвительно!..
— Честно сказать, — смутился он и отвёл глаза, — я собирался, но…
— Вам было не до того, я понимаю, — перебил его Бессель. — Так всегда! Вы были увлечены личными делами, а вовсе не моим неравенством.
— Я повторю, — пообещал Меркурьев. — Обязательно!..
— Итак, новогоднее застолье и увеселения, — продолжал Кант. — Струнный квартет приглашён?
— Боюсь, что нет, — сказала Мура тоже немного виновато.
— Ерунда! А гости? Гостей должно быть не меньше трёх — по числу граций, и не больше девяти — по числу муз.
— Нас получается больше, — призналась Мура.
— Это не слишком удобно для беседы, — огорчился Кант. — Но в новогоднюю ночь любые увеселения идут на пользу душе!..
— Да, — поддержал его Бессель, — кругом веселье! Смотрите, какие украшения из лампочек на соборе. В наше время…
— В наше время, — перебил Кант, — и лампочек-то никаких не было!..
— Холодно, — заметил Бессель. — Пройдёмся? Впрочем, у меня припасено кое-что!
И он вынул из-за пазухи плоскую фляжку с завинчивающейся крышкой.
— Первоклассный кёнигсбергский шнапс! — объявил знаменитый математик. — Старые запасы. Ну? За Новый год?
— За Новый год, — согласился Василий Васильевич растерянно.
И они выпили — по кругу
