– Мадьяр… Мадьяр, слышишь?..
– Да? – откликнулся я с опозданием. – Что?
– Положи ее. Передохни.
– Я не устал.
– Ну ей дай отдохнуть.
– Что? А-а, ей… Помогите. Свет! Крот, фонарь!
Крот включил слабо светящий фонарь. Включил свой и Франт. Ясно было, что батареи доживают последние часы.
Парни осторожно приняли Катю, уложили на бетонный пол. Я выхватил у Крота фонарь, осветил лицо.
– Катя! Катя!..
– Командир, – глухо выговорил Крот. – Командир, надо смотреть правде в глаза. Мы ее не донесем.
Я приложил ладонь к нежной Катиной шее, ощутил слабенькое биение пульса…
– Она живая.
– Да, – покорно сказал Крот.
Мои надежды отлетели, как сны при пробуждении, я ощутил страшную гнетущую усталость.
– Оставьте нас.
Все молча зашагали в глубь подвала, но я не слышал их шагов. Фонарь выключил.
Пульс под моими пальцами исчезал. И плюс сменился на минус – теперь энергия уходила из меня неудержимо, как вода из пробитого сосуда. И я ничего не мог сделать: силы выливались в никуда, в бездну, я чуял ее, эту бездну, и страшился увидеть ее. И потому закрыл глаза.
И тут же открыл их.
В тот миг, когда я сомкнул веки, над головой моей вспыхнуло маленькое Солнце – только для нас двоих, больше никто его не видел никогда. И в этом свете Катино лицо стало неизъяснимо прекрасным и немного печальным – точно вся мудрость мира, за которой век за веком гоняются люди в разных краях Земли, открылась ей легко и просто и больше не покинет ее.
Невидимое солнце продержалось несколько секунд, погасло, а я, наверное, куда-то исчез из нашего мира. Не знаю, насколько. Вернулся во тьму и тишину. Ладонь все так же касалась девичьей шеи. Пульса не было.
Мне почудилось, что под пальцами делается прохладно. Но, скорее всего, только почудилось.
Я встал и, не оглядываясь, пошел туда, куда скрылись ребята. Включил фонарь, мне ответно мигнули.
– Ну что? – спросил Крот, когда я подошел.
– Умерла, – сказал я.
* * *
Может быть, в те часы я показался моим боевым товарищам бесчувственным. Не знаю. Я был таким, как всегда. В подземных условиях руководство группой переходило к Кроту, я превращался в рядового бойца – и как рядовой я все исправно делал. Если обращались – отвечал трезво, дельно, рассудительно. Словом, точно ничего не было.
Я и сам немного удивлялся себе. Вернее, той пустоте, что вошла в меня и окутала невесомым коконом. Мне казалось, что я как бы вижу себя со стороны, что я – не я. То есть не знаю, кто я. Этому я и удивлялся, но как-то равнодушно. Ну, я, не я – какая разница?..
Но глядя со стороны, я вынужден был признать, что Крот был несокрушимо прав. Катю бы мы не дотащили. Путь в родную гавань выдался адски трудным, столь тяжкого подземного маршрута у нас еще не было. Приходилось ползти по-пластунски в каких-то трубах, опять же карабкаться «с этажа на этаж», при этом немыслимо изворачиваясь… как бы мы тащили тяжелораненую через эти штреки и колодцы, ума не приложу.
А впрочем, чего уж теперь прилагать, равно как и перетряхивать всякие «если бы». Что сбылось, то сбылось.
Черт знает, сколько мы так пробивались к дому. Хронометр мой встал, в какой-то миг я не успел его подзавести, и теперь – увы. Фонари садились один за другим, в конце концов в полурабочем состоянии остался один, переведенный в режим жесткой экономии. Усталость постепенно проникала в тело, наполняла его тяжестью… Я не жаловался. Да и никто не жаловался, не тот народ. Шадым, которому приходилось тяжелее всех, и тот стойко шел со всеми вместе, ни словом, ни вздохом не выдал слабости. Первым заговорил об отдыхе сам Крот.
– Уф-ф!.. – пропыхтел он, когда мы достигли какого-то расширения в тоннеле. – Давайте малость тут передохнем… Может, и перекусим?
– Можно, – вяло отозвался я. – Да и вздремнуть не помешает. Который час?
– Хрен его знает, – честно признал Крот. – Часы куда-то делись. Ума не приложу. Были – и нет. В рукопашной, что ли?.. И рацию грохнул. Какие-то там потроха лопнули, что ли, хрен их знает. Молчит как пень. А время… Думаю, уж ночь давно! И фонарь на ладан дышит, зараза…
– Фальшфейеры остались? – спросил я.
– Должны быть…
Выяснилось, что фальшфейеров после бегства из «Восьмого блока» уцелело две штуки. Прочие достались Кондрату с его братвой как трофеи. Решили их поберечь все же и осветить пространство таблетками сухого спирта из ИРП, заодно приготовив ужин.
Так и сделали.
Горящие таблетки придали подземелью не просто мистический, а какой-то бредово-фантасмагорический вид. Думаю, что какой-нибудь слабонервный человек, увидев такие посиделки суровых заросших людей с оружием, окончательно расстроил бы себе психику и жил бы далее, преследуемый ночными кошмарами.
Мы ели, пили, почти не разговаривали. Шадыму, которого все еще немного знобило от потери крови, я велел накидать в чай побольше сахара да принять несколько витаминных драже. А после этого меня осенила еще одна идея:
– А где сумка с медикаментами?
– У меня, – ответил Сан Саныч. – Все в порядке.
– А фляга?
– Спирт? – встрял Крот. – Это у меня. А что?
– Помянем павших, – предложил я. – По глотку, не больше. Шадыму можно два.
Крот хотел было возразить – я это почувствовал. Но вспомнил, видно, день минувший, мысленно махнул рукой.
– Ну, если по глотку…
И мы по очереди опрокинули в себя из фляжного колпачка по маленькой порции спирта, позволив Шадыму сделать это два раза. А уж какие слова каждый произнес при этом – не знаю.
Не знаю и того, как у других, но у меня эта крохотная доза что-то взорвала в душе, какую-то плотину. Я ощутил, как прежде неизведанные гигантские пласты бытия сдвинулись, таинственно потекли во мне… И сразу же я почему-то ощутил голод. До этого вяло жевал что-то, а тут так и накинулся на еду, давай молотить все, не разбирая, гречка ли, сухари, джем или шоколад – все полетело в топку.
Похоже, всех разморило, что не удивительно. Голубые спиртовые огоньки погасли, уже во тьме было решено вздремнуть часа полтора-два. И продолжить путь.
Теперь ко мне пришла блаженная усталость. На бетонной поверхности я вытянулся все равно что на перине. Думаю, что и все испытали столь же трудное наслаждение. На караульную службу дружно плюнули: авось ничего не будет. Я и сам плюнул. Все! Не до того. Что будет, то и будет.
Это была последняя моя мысль перед тем, как сознание мягко соскользнуло в сон.
* * *
Я говорил уже, что вижу обычно светлые, приветливые сны. Вот и в этот раз оказался в пространстве, похожем на ясный осенний полдень, теплый и не жаркий, когда свет солнца как бы слит с прореженной листвой берез и кленов, а рябины безобидно пылают там и сям в этой золотистой красоте. Но только это был не сон.
