– Короли, – заметил я, – все равно появятся, только уже собственные, но это уже другая песня. Так-так, а это ценнейшие сведения! Настолько ценнейшие, что даже не могу и вообразить насколько.
Келляве проворчал озадаченно:
– Чем же ценные для вас те нищие деревеньки?
– Перспективой, – ответил я туманно, – и возможностями. Это настолько новый взгляд, что поможет скорректировать даже нашу мудрую и очень мудрую политику.
Норберт взглянул в упор.
– Ваше величество?
Альбрехт тоже всматривался в меня внимательно, за серыми глазами цвета лезвия меча чувствуется мощный мозг, что работает даже тогда, когда его хозяин вроде бы отдыхает.
Я и правда чувствовал себя здорово не в своей тарелке. Это еще одна проблема, однако и странное облегчение, словно получил поддержку с неожиданной стороны. Похоже, в огромной империи Скагеррака… нет, Скагеррака больше нет, в империи Клонзейд существуют две разные экономические системы.
Правда, сравнивать их, что слона и мышь, но мышь здесь как обнадеживающий показатель, что и так жить можно. Одна экономика целиком и полностью на могуществе магов, без них все рухнет, а вторую я бы назвал нормальной, естественной.
Правда, там общества, как сказал Норберт, на более низких ступенях развития, наверняка даже ниже, чем у нас на Севере, однако если учесть, что они вторичные, образовавшиеся из тех преступников и беглецов блестящего и сытого багерного мира, которым пришлось по каким-то причинам, скорее всего криминальным, покинуть обжитые места, то их прогресс вызывает уважение, все-таки города – это уже достаточно высокий уровень развития…
Альбрехт проговорил с холодной задумчивостью:
– Это объясняет некоторые странные грабежи на дорогах… Не сейчас, эти понятны, а прошлых лет, когда все благополучно и крестьяне блаженствовали. Я прочел те сообщения, хотя не мог сразу ухватить причину.
– И понятно к ним отношение, – добавил Норберт.
Альбрехт сказал в нетерпении:
– Поясните, герцог, что вам понятно. А то его Багровозвездное Величество уже настобурчило уши.
– Находились люди, – пояснил Норберт, – что выходили из таких диких мест, которые непонятно где находятся, и грабили деревни благополучных, что в зоне багеров. По мелочи, правда, но такое бывало. Думаю, власти понимали, но помалкивали, что и за гранью багерных маршрутов есть жизнь, есть села, а то и города.
Альбрехт сказал с сомнением:
– И не организовывали карательные экспедиции?
Норберт пояснил тем же ровным голосом:
– А того стоило? Конница через дремучие леса и перевернутые скалы не пройдет. Пешие войска в тяжелых доспехах и с оружием в руках устанут, потеряют след, увязнут в болотах, начнут срываться в пропасти, в конце концов уцелевшие вернутся ни с чем. Убытков от таких походов больше, чем от мелких грабежей.
– А маги?
– Маги такими пустяками не занимаются, – напомнил Альбрехт. – Ваше величество?
– Надо пробить к ним дороги, – сказал я с сомнением. – Наверное, надо. Но сперва установить и там нашу власть и подчинить, чтобы никакой вольницы, а только здоровая конкуренция на бесчеловечных законах капитализма, где выживает сильнейший без всякой поддержки государства и магов.
– Без поддержки, – уточнил Келляве, – но налоги плати?
– А за крышу? – ответил я. – Основная задача государства – крышевать от внешних угроз. А в промежутках между войнами государство следит, чтобы мирные жители не перерезали друг друга. Это уже с помощью законов, которые хитро устанавливаются на местных обычаях, потому что жители сами стараются выработать какие-то этические нормы, чтобы не пытаться убивать друг друга при первой же встрече.
Глава 15
Рокгаллер слушал, кривясь, как от зубной боли, он градоначальник Волсингсбора, это целое государство, какое ему дело до нищих деревенек, да и вообще перестает понимать, если выдаю больше одной фразы, это содействует моей репутации еще и как мудреца.
Норберт покосился на него, сказал сухо:
– Кстати, в королевстве Гурангия целая область охвачена вечным, как говорят местные, огнем. Правда, уже выяснено, что огонь призрачный. Можно войти и выйти, если не углубляться…
Все оживились, начальник разведки говорит понятнее и намного интереснее, чем вещает их император и вообще вождь.
Я спросил в нетерпении:
– А если углубиться?
Он развел руками.
– Бывало, возвращались. Но уже не такие, какими ушли. Кто-то резко постарел, кто-то вернулся подростком… а уходили, как вы понимаете, взрослые люди…
Палант добавил живо:
– Многие возвращались в другой одежде!.. Как я слышал.
Норберт взглянул на него в неудовольствии, а я насторожился, сказал в нетерпении:
– Подробности!
– Не похожа на одежду вовсе, – пояснил Норберт. – На одних вроде бы прилипшая к телу чешуйчатая кожа, как у рыб… Но это по слухам, ваше величество. Наши такое увидеть не успели.
– У ящериц еще, – сказал Палант и, опасливо взглянув на Норберта, добавил: – У некоторых.
– Другие в звериных шкурах, – пояснил Норберт, – рассказать ничего не могут, только мычат и руками разводят…
– Их что, – поинтересовался я, – лишили речи?
– Нет, – пояснил Норберт, – о нашей жизни говорят толково, а о той только мычат и руками разводят…
– Надо отыскать уцелевших, – велел я, – расспросить подробнее. Я хоть знаю, что спрашивать!
Норберт метнул на меня странный взгляд, в нем читалось: ага, я же знал, что вы явились откуда-то оттуда, но предложил быстро:
– Это долго. Лучше кликнуть клич, что вернувшийся получит золотой за отвагу!
– Да, – заметил Палант ревниво, – тут же охотники найдутся!
– Десять золотых, – пообещал я. – Только не тем, кто шагнет за стену огня, постоит минуту и вернется… Кто сумеет рассказать больше, тот получит дворянство и большой кусок земли.
– А что, – согласился Келляве, – чужая, не жалко…
– Уже наша, – оборвал я строго. – А мы должны быть хозяевами, а не захватчиками.
– Да я чё, – пробормотал он, – просто земли здесь много, а виноваты все… Можно отбирать любую.
Я помолчал, по моим прикидкам, в таких местах когда-то располагались особо важные объекты. Скорее всего, довольно быстро самовосстанавливающиеся, потому по таким били чем-то крайне мощным. И тоже с особыми свойствами, что дают о себе знать даже сейчас, искажая время и пространство…
– Кстати, – сказал я, – Сколько возвратилось?
Норберт пожал плечами.
– Из моих людей все. Из местных… кто их считал?
