Когда Маля была маленькая, ей иногда позволяли посмотреть на мужчин и женщин, которые разглядывали прислоненные к стене картины, статуи президентов, фрески, целиком сбитые со зданий и принесенные на склад.
Мама говорила, так она познакомилась с отцом Мали.
Он очень любил историю, как и она. Он скупал маленькие серебряные табакерки времен революции и перьевые ручки, которыми подписывали исторические документы. Письма, написанные от руки. Все такое. Он снова и снова возвращался, пока мама, наконец, не поняла, что ему нравится не только антиквариат. Так появилась Маля.
– Думаешь, ты знаешь дорогу? – внезапно спросил Тул, нарушая ее размышления.
Маля вздрогнула. Все это время получеловек молчал, и теперь она испугалась.
– Да, – ответила она, – дорога есть.
– Незаметная? – уточнил получеловек. – За ней не следят?
– Если да, то мы просто очень быстро умрем, – разозлилась Маля. Тул усмехнулся.
– Убежать проще, чем проникнуть внутрь, девочка. Если ты смогла сбежать из города, это вовсе не значит, что ты сумеешь пробраться обратно. Где будешь прятаться, когда войдешь в город? Как собираешься жить, пока не найдешь брата?
– Он мне не брат.
– Тогда оставь его Норнам! – огрызнулся Тул.
Маля знала, к чему клонит Тул, но ей вовсе не хотелось начинать этот разговор снова.
– Я перед ним в долгу.
– Долги – тяжелая ноша. Сбрось ее и уходи.
Конечно, это было соблазнительно. Просто убежать и притвориться, что парень, который по-дурацки шутил и однажды нашел целое гнездо голубиных яиц, когда они умирали от голода, никогда не существовал. Что он никогда не спасал ее от чудовищной боли, которую хотели причинить ей солдатики.
– Не могу, – скривилась она. – Почему ты вообще мне помогаешь? Почему не уходишь? Тебя никто не держит.
– У меня есть свои причины.
– Это не потому, что я спасла тебя? – поддразнила его Маля.
– Нет, – лицо Тула сделалось по-звериному жестоким. Тон его голоса напугал Малю – она поняла, что не имеет не малейшего понятия о том, что им движет. Когда они вместе искали еду, она иногда забывала, что он не человек, а потом Маля как будто впервые видела его огромный желтый глаз, покрытое шрамами лицо, губы собаки и тигриные зубы, и ей казалось, что он может счесть за еду и ее саму.
Маля собралась с духом.
– Тогда почему?
– Я решил, что у меня там остались неоконченные дела.
– Это с каких времен?
Тул долго смотрел на нее. Маля с трудом сумела не отвести взгляд. Наконец Тул сказал:
– Когда полковник Штерн взял меня в плен, он выпускал меня на арену. Я сражался с пантерами и пленными из Армии Бога. Я сражался с его собственными солдатами – с теми, кто бежал с поля боя или не выполнил его приказ. Штерну это нравилось. Он сидел прямо у клетки и смотрел, как я убиваю его врагов. Он очень радовался, когда я отрывал людям руки. Мне кажется, мы должны встретиться снова, чтобы между нами не было стальной решетки.
– Это невозможно.
– Как будто спасти твоего друга возможно, – улыбнулся Тул.
Не успела Маля ответить, как Тул спрыгнул со стены, схватившись за дерево. Дерево согнулось под его весом, листья громко зашуршали. Маля прислушалась, ожидая удара, когда получеловек окажется на земле, но ничего не услышала. Как будто джунгли поглотили его. Он исчез, не издав не звука.
– Тул?
– У нас уйдет два дня, чтобы дойти до реки, – ответил получеловек, – если ты хочешь спасти своего дружка, нам давно пора выдвигаться.
Глава 3
Когда Мыш был маленький, в его семье шепотом говорили о беззаконии и грязи, творившихся в Затонувших городах.
Отец иногда направлялся туда с цыплятами в бамбуковых клетках – продавать их горожанам и солдатам. Лицо отца всего было угрюмым, когда он уходил в болото, и еще более мрачным, когда возвращался.
Он всегда приносил деньги и новую мотыгу или колючую проволоку, чтобы сделать загон для свиней, но эти походы все равно не радовали отца.
Брат Мыша говорил, что это потому, что солдаты трясут тебя, когда ты идешь через их территорию. И если косо посмотреть на них, тебя объявят предателем, или перебежчиком, или шпионом, или пособником китайцев, или просто пристрелят.
Они по-всякому называют тебя. Заставляют делать разное. Стреляют прямо в лицо и смеются, когда твое тело плывет по каналу.
Мышу было стыдно, что отцу приходится лизать солдатские ботинки, чтобы добыть те немногие вещи, которые они не могли сделать сами или купить у местного торговца. Про себя он радовался, что самому ему никогда не придется идти в город.
У Мали были свои истории о Затонувших городах, где она выросла. И они отличались от отцовских, как ночь от дня.
Она рассказывала об огромном прямоугольном бассейне, который тянулся на целую милю, о мраморном дворце с куполом у бассейна – там располагалась администрация миротворцев. О торговцах сяо бинем, которые продавали свой сладкий жареный хлеб миротворцам. Об офисах компаний, о клиперах в гавани, о плотах на биодизеле, которые плыли по каналам, о плавучих рынках, на которых фермеры вроде его отца торговали своим урожаем. О китайской капусте, диких тыквах, алых гранатах, длинных свиных тушах, которые висели над водой – свежие, прямо с бойни.
Вот так обстояли дела на территории миротворцев. В ее части города действовали другие правила – китайцы вышибли оттуда вождей. Жизнь Мали казалась Мышу раем, пока Китай не устал от попыток примирить всех, не отозвал своих миротворцев и не предоставил Затонувшие города самим себе.
Тем не менее представления Мыша о Затонувших городах были получены из чужих рук. Его жизнь текла на залитых водой полях и в маленьком домике, который отец выстроил на третьем этаже кирпичной развалины. Думать приходилось о времени посадок, о том, где достать мула, чтобы вспахать землю, когда кончится дождь, о том, что если бы удалось скопить денег, то можно было бы купить большого старого буйвола, как у Симов, и тогда жить станет полегче.
Маля звала его деревенщиной. Глупым маленьким деревенским мальчишкой, который ничего не знает о городе.
Мыш размышлял обо всем этом, стоя на крыше разваливающегося десятиэтажного здания. С пояса у него свисал мачете и пара бутылок кислоты. Он оглядывал территорию, высматривая солдат Армии Бога.
Теперь мальчик принадлежал Затонувшим городам в куда большей степени, чем девочка, которая пришла отсюда. И вынужден был признать, что города ничуть не напоминают его фантазии о них.
Он думал, город будет казаться не таким… живым.
Глазам Мыша предстали мили и мили древних зданий и заболоченных улиц, превращенных в каналы. Изумрудную сеть заросшей ряской воды пятнали кувшинки и редкие белые лотосы. Квартал за кварталом высились дома, залитые водой до третьего этажа, а то и выше, как будто весь город решил вдруг пойти погулять и забрел по колено в океан.
