— А днем вы обычно дома?
— В это время — да. Я выхожу позже — погулять с ребенком и пройтись по магазинам. Совсем как в Голландии. — Смеясь. — И по утрам, разумеется, когда мне приходится выполнять скучные домашние обязанности.
— Тогда я, пожалуй, пойду, — поднялся он. — Большое спасибо за чай.
— Я вам не очень помогла, не так ли? Ничего не объяснила.
— Мы пока не дошли до объяснений.
— Нет?
— Мы не ученые, поэтому не занимаемся прогнозами на будущее, а объяснения дает суд — или не дает, что чаще всего бывает. Мы лишь подбираем песчинки, как только заметим их — при условии, что нам позволят на них взглянуть. До свидания, мадам.
— А может, au revoir?
— Можно и так.
Он приятно провел время на побережье, нашел башню Мартелло, что несомненно доставит удовольствие Арлетт, которая увлекалась литературой. Вернулся в город на автобусе и снова с чувством гордости отметил, что переполненные автобусы едут в противоположном направлении. Ему было приятно гордиться собой из-за того, что он едет в пустом автобусе, потому что других оснований для гордости у него не было.
— Из посольства Нидерландов, — доложил портье.
Портативная пишущая машинка «Оливетти», замечательная, правда, с одним дефектом. Он его обнаружил сразу же, когда попытался напечатать письмо Арлетт: либо ее роняли на пол, либо швыряли в какого-нибудь дипломата, но она имела склонность заедать. Кроме машинки, портье передал ему еще скромный конверт с листком бумаги, при виде которого он состроил гримасу. У него резко испортилось настроение.
Коротенькая записка не сообщала ничего полезного.
«Как нам стало известно, Дэниса Линча видели в Риме. Он живет в доме ирландского посла в Ватикане, с сыном которого учился в школе. Из этого не делается секрета, ничего странного в его поведении замечено не было. Он находится в Риме с неофициальным визитом и прибыл туда на неопределенный срок».
Что тут еще скажешь? Можно, конечно, спросить, сколько еще сыновей послов ходили вместе с ним в школу, но он не хотел этого спрашивать: он вообще не хотел этого знать. Он мог бы отплатить посольству Нидерландов той же монетой и написать им кучу сведений, которые им не нужны; он мог бы так поступить, если бы клавиши машинки не западали. Вместо этого он, захватив с собой блокнот, отправился в лучший бар Европы составлять социологический обзор. «Пункт первый», — написал Ван дер Вальк. «Какое восхитительное здесь виски, а посольство будет тщательно подсчитывать мои расходы: ну и пусть; в конце концов, я ездил в Монкстаун и обратно на автобусе, так что на сегодня сэкономил достаточно, — так, о чем это я? Ах да. Стаси знакома с Линчем, спокойно в этом признается. Не пытается отрицать, значит, этот факт широко известен и легко проверяется. Теперь можно сказать с уверенностью, что Линч знал Мартинеса и встречался с ним. С виду Стаси не имеет ни малейшего понятия — и, вероятно, не лжет, — что он был каким-то образом замешан в убийстве (насколько известно, он последний видел М. живым). Вопрос: что ей сообщила Анна (которая отрицает свое знакомство с Линчем)? Логично было бы предположить, что Линч встречался с Анной, но не обязательно; у нас нет этому подтверждения.
Два подпункта: Стаси не спросила, что именно ищет полиция Нидерландов в Ирландии, хотя а) она необычайно любопытна и б) этот вопрос напрашивается сам собой. Что это означает — уклончивость, смущение или вероятное виновное знание, возможно косвенное?
Она также не спросила, на каком основании полиция связывает Дэниса с убийством, — а его явно связывают с убийством, иначе зачем без конца о нем спрашивать. Хм-м.
Есть все основания предположить, что Дэнис не только связан с убийством, но и является его автором. Вывод остается прежним: учитывая шаткость оснований для экстрадиции и возможное дипломатическое давление со стороны сенатора Линча, нам нужно найти доказательства, именно этим я здесь и занимаюсь. Нам нужно либо признание Дэниса Линча, который водит дружбу с Ватиканом и в любом случае не может быть арестован, либо сильные, независимые, подкрепленные фактами доказательства.
Из разговора со Стаси можно предположить, что такие доказательства существуют.
Таким образом, возникают две проблемы. Каким-то образом вернуть Линча в Ирландию, где его можно будет допросить, и разговорить Стаси. Скорее всего, она не является сообщницей. Технически она даже не свидетель. Но она — связующее звено между Линчем и Мартинесом (подтверждается служащим галереи и картиной), а может быть, нечто большее, а именно пружина или детонатор. Допустим, Л. убил М.: следовательно, произошло нечто страшное, жестокое, что вызвало в нем мысль об убийстве. Ответ напрашивается сам собой — это была Стаси. М-м-м, слишком много допущений.
Допрашивать Стаси не легче, чем допрашивать Линча: она гражданка Ирландии, и, хотя не столь неуловима, как Дэнис, подцепить ее не на чем».
Ван дер Вальк вздохнул и заказал еще виски. Ему велели вести себя мягко, скромно и тактично. Очень хорошо, он согласен, но за это им придется платить виски и устрицами в больших количествах, и пусть бухгалтер посольства не предъявляет ему претензий. Откуда-то из глубин мозга всплыла поговорка (служба в армии, Гамбург, 1945 год), которой его научил один из усатых британских офицеров в зеленых куртках
[14] или из гринхорвардского полка
[15], в общем, в чем-то зеленом: «Измученный солдат нуждается в стауте для ума и в устрицах для души».
«Точно сказано. Но о чем это я?
Не могу спросить напрямик, но ставлю десять против одного, что мальчишка — ее любовник или был им. Тогда этим можно объяснить, почему он проткнул папашу сувенирным ножом для резки бумаг, хотя и не очень убедительно.
Хотел бы я ее соблазнить, но такие вещи не пишут в отчетах, которые направляются в посольство, генеральному прокурору и в министерство в Гааге. — Он с грустью вспомнил старые добрые времена, когда работал на старика Самсона, который терпеть не мог письменных отчетов — „чушь собачья, и больше ничего“ — и которому можно было говорить такие вещи и многие говорили. — Между прочим, Дублин не такой узколобый, как Гаага, — во всяком случае, так утверждает Стаси. Тем не менее все-таки не стоит говорить здесь такие вещи, хотя думать об этом нам никто не запрещал.
Вернемся на минутку к пункту первому. Она очень любопытна. Ее можно подразнить. Нужно еще увидеть ее сестер и поговорить с ними, раз уж это входит в официальную часть операции, но нам явно нужна именно она (в конце концов, портрет-то ее). В данную минуту она наверняка инструктирует сестер, просит их не распространяться о Дэнисе. Если бы мы могли (стоит поговорить на эту тему с Флинном) точно установить, что Дэнис был любовником Стаси, то пункт первый превратился бы в самый значительный. Значит, нам придется подвесить ее за ноги и трясти до тех пор, пока из нее не посыплется правда».
