— Не говори такие вещи, — с упреком сказал он, образцовый государственный служащий с безупречной репутацией и строгими моральными принципами.
— Нет, и даже не думай об этом, хотел ты сказать. Я просто дразнила тебя, если мне это позволено. Хорошо, я все поняла…
Ему бы хотелось, чтобы администрация выбрала какой-нибудь другой автомобиль для служебного пользования. Столь же благоразумный, дешевый и надежный, как и «фольксваген-жук». Он припарковался на Ривирен-Лаан и вошел в густонаселенный дом. Табличка на двери осталась прежней: только инициалы «Ф.-Кс.» были перечеркнуты, и вместо них написано «мадам». Он позвонил.
Анна не изменилась; немного по-другому уложила волосы, но в целом осталась прежней миловидной молодой женщиной — ей очень шел деревенский стиль, и облегающее шерстяное платье выгодно подчеркивало стройную фигуру, — которая открыла дверь, узнав его, немного нахмурилась, улыбнулась одними уголками губ, очень вежливо поздоровалась и учтиво пригласила войти.
В квартире кое-что изменилось. Он даже не мог понять что: каким-то неуловимым образом она из семейной квартиры превратилась в квартиру одинокой работающей женщины. Нигде не было видно признаков мужского присутствия. Она предложила ему кофе; он отказался и получил стакан вермута. Он не любил пить вермут после ужина, но не хотел показаться излишне придирчивым.
— Я рад, что вы легко адаптируетесь.
Она пожала плечами; что можно ответить на это?
— Оказывается, человек на многое способен, когда у него нет выбора.
Точно, в том числе и на убийство, только о таких вещах не принято говорить. Она официально и учтиво предложила ему сигарету, села на стул с прямой спинкой и профессионально скрестила ноги, словно раскрыла на коленях блокнот, приготовившись стенографировать. Честное, серьезное лицо. Он откинулся на спинку стула и осмотрелся вокруг.
— Думаю, вы правы. У вас здесь почти ничего не изменилось, — заметил он с добродушным любопытством.
— А разве я могла что-нибудь изменить? Ко мне отнеслись с такой добротой. Несколько старых деловых знакомых… моего мужа… предложили мне работу — настоящую работу, а не просто из жалости. Я сама зарабатываю на жизнь. Слава богу, мне не нужно беспокоиться о детях.
«Бедный старый Мартинес, — думал Ван дер Вальк. — Такая долгая, деятельная, блестящая жизнь. Столько женщин. Он оставил след после себя, но не тот, что хотел».
Анна явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она сидела, опершись подбородком на руку, и сурово смотрела на него, не желая больше ходить вокруг да около.
— Что вам нужно, комиссар?
— О, я вот думал, не захотите ли вы в сложившейся ситуации вернуться обратно в Ирландию.
Она очень удивилась; нахмурила брови и задумалась, прищурив глаза. Ирландия? К чему он клонит?
— Это мой город, — наконец ответила она. — Я здесь родилась; я прожила здесь почти всю свою жизнь.
— Ваша семья тоже живет в Амстердаме?
— По-моему, я вам говорила, что семья не одобряла мой брак. Между нами сложились довольно прохладные отношения.
— Которые не потеплели после смерти вашего мужа?
Она скорчила гримасу, которая сделала ее похожей на школьницу.
— Скорее наоборот.
— Что-то типа «Я же тебе говорил»?
Казалось, она почувствовала облегчение оттого, что он сразу все понял.
— Да, мы виделись редко, примерно раз в год. Муж… не хотел ссор… и стремился избавить меня от боли.
— Вы не хотели, чтобы семья вмешивалась в ваш брак?
Она вспыхнула до корней волос.
— Я просто подумал: может быть, под влиянием его смерти вы решили наладить отношения.
— Нет. Я не понимаю, почему вы считаете, что я могу захотеть вернуться в Ирландию.
— Такое предположение возникает само собой. Я помню, как вы говорили, что относитесь к дочерям мужа как к сестрам. Это естественно и понятно. Поэтому ваше желание поехать к ним было бы вполне естественным. По-моему, это весьма удобное решение.
Она снова вспыхнула — так легко заливалась краской.
— Да, возможно. Но сейчас все изменилось.
— О да, конечно. Вы молодая женщина. Вы наверняка снова выйдете замуж.
— Там видно будет. — Поджав губы. — Вы что-то слишком интересуетесь моей личной жизнью.
— Да. — Льстиво.
— По-моему, ваш интерес несколько преувеличен. Кроме того, расследование завершено.
— Не совсем.
— Но вы же сами сказали… следователь… Дэнис, — с болью в голосе, — бедняжка Дэнис… то есть… он ведь признался, да?
— Вы, наверное, думали, как и все мы, что заставило бедного Дэниса совершить такой поступок? Вам было бы интересно это знать.
— Я… э-э-э… не знаю. Мне тяжело об этом говорить. Я вообще не хочу об этом говорить.
— И разумеется, вы никогда не встречались с Дэнисом?
У нее были красивые глаза, василькового цвета, казавшиеся непропорционально большими на ее маленьком лице. Может только, слегка кругловаты. Она в очередной раз покраснела и выдавила через силу:
— Нет.
— Но боюсь, нам придется об этом поговорить, хотя бы ради справедливости к нему.
— Меня вызывал судебный следователь, — с трудом выговаривая слова, произнесла она. — Он не посвящал меня в подробности… сказал, что Дэнис… что у него был роман со Стаси. Вам обязательно нужно это обсуждать? Мне противно.
— Остались еще некоторые несоответствия.
— Но… вас это больше не касается. Вы сами так сказали. Мне не нравится, что вы ковыряетесь в моих чувствах. У вас нет права допрашивать меня.
— Мадам Мартинес, пока дело не закрыто, у меня есть право допрашивать кого угодно.
— Извините, прошу прощения. Просто… вы должны понимать, что рана еще не затянулась. Я очень любила мужа.
— Конечно. Вам известно, что я неделю провел в Ирландии? Имел удовольствие познакомиться с вашими сестрами.
— Да… то есть точно не знала; я лишь предполагала.
— Интересная женщина Стаси. Очень привлекательная.
— Э-э-э… да.
— Неудивительно, что Дэнис в нее влюбился.
— Э-э-э… да. — Вся пунцовая и ненавидит себя за это.
— Как обычно, в основе всех наших бед лежит секс. Хотя, возможно, вы скажете, что его роль в современном обществе излишне преувеличена?
Она напустила на себя вид опытной, искушенной женщины. Просвещенных людей не волнуют разговоры о сексе. Наоборот, они с легкостью его обсуждают.
— Для того чтобы понять Дэниса, — произнес он гнусным жизнерадостным голосом, — нам нужно нарисовать картинку, м-м-м? — «Я веду себя по-свински, — подумал он, — но профессионально». — Дэнис отказывается, — продолжал он. — Это еще одно доказательство. Дэнис влюблен в Стаси, м-м-м. Они принадлежат к тому типу людей, которых возбуждает необходимость скрываться. Тайные свидания, рискованные встречи в необычных местах, страх разоблачения — привкус опасности, хм-м? Дэнис даже не подозревает, что все знают об этой любовной связи. Ее сестры знают, великолепный мистер Коллинз знает, и, я убежден, мистер Фланаган тоже знает, хотя довольно успешно разыгрывает неведение: он просто не может не знать, кроме того, он гораздо лучше понимает свою жену, чем все думают.
