Босбум смотрел пристально, изучающе:
— А это не вас я видел по телевидению?
— Меня.
— Заходите.
Внутри было скромно, старомодно и безукоризненно чисто. Мебельный ситец, бледно-лиловая полировка и орех. На стенах висели гравюры цветов, вставленные в рамы каким-то знатоком своего дела: одна из деталей, указывающих на прошлое, связанное с антикварным бизнесом. Имя автора вертелось у комиссара на кончике языка. Босбум проследил за его взглядом.
— Редут. Ценная вещь! — произнес он тоном, в котором прозвучало нечто среднее между сардоническим юмором и удивлением — как это человек вроде него может владеть чем-то ценным. — Чаю?
— Да, пожалуйста.
— Мама! — гаркнул Босбум. — Чай!
— Поразительно, — сказал Ван дер Вальк, разглядывая розовые кусты, затемняющие окна. — Как будто июнь на дворе.
— Да, — сказал Босбум. — Чем могу быть полезен?
Ван дер Вальк объяснил. Появилась мама, неся чайник. Женщина с характером, не проронившая ни единого слова.
— Итак, — сказал в конце концов Босбум, поставив свою чашку. — Вы понимаете, я на пенсии. Я ничего им не должен. И они ничего мне не должны. О Луи я не скажу ничего, кроме того, что проработал с ним тридцать лет. Он честен. Вам нет нужды что-либо там искать. Он истинный знаток, неплохой бизнесмен — без него не было бы и этого магазина — и хороший человек. Имеет свои человеческие слабости, как и большинство из нас. Хорошенького понемножку. Нет, не пытайтесь что-то прочесть в моих словах, а ни на какие вопросы я отвечать не стану. Верность все еще кое-что для меня значит.
— Молодой человек по имени Сент… — продолжил Ван дер Вальк.
— Молодой человек по имени Сент, — насмешливо повторил Босбум. — Молодой прохвост.
— Вы хорошо его знаете?
— Нет, слава богу. Ларри Сент, — с деланной многозначительностью произнес Босбум. — Зовут по-настоящему Леопольд. Леопольд Нейл, ну и имечко. Племянник старика — сын сестры, по-моему. Я ничего не знаю о нем, но то, что я видел, мне не понравилось. Один из этих субъектов, которые проводят психоанализ Христа и его святых. Честного атеиста я еще могу уважать. Но циника… Никакого самоуважения. Все разрушает. Во всем видит зло. Плохой человек, — резко сказал он.
— А вы меня заинтересовали.
— Ну и ладно. Делайте какие хотите выводы. Я не знаю его. И не хочу знать.
— Он работал там с вами?
— Нет! — презрительно покачал головой старик. — Ничего не смыслит в антиквариате.
— Он, похоже, заправляет бизнесом.
— Тогда храни господь этот бизнес. Наверное, вы думаете, что это просто во мне ревность говорит, что без меня с магазином им не управиться. Но это тот бизнес, в котором нельзя работать без чувства, более того, без любви. Такой человек, как Сент, не любит ничего. Обожает только самого себя.
— Вы знали, что он, судя по всему, избавился также и от продавца?
Босбум, похоже, был удивлен.
— Неужели?
— Какая-то история про то, как тот упал и сломал руку и любит заложить за воротник.
— Гм. Полагаю, в этом есть доля правды, но он был приличным малым. Киссингер, немец, ненадежный и хороший мастер. Странно, почему он не зашел повидаться со мной.
— У вас есть его адрес?
— Я могу найти его для вас, если хотите, это где-то на Слотердейк. Странно.
— А что вы думаете насчет этой истории с нанятым парнем?
— Я не вижу в этом никакого смысла. Какой от этого прок? С таким же успехом можно было бы нанять машинистку. Что он умеет делать? Наклеивать марки, отвечать на телефонные звонки, заваривать чай. А вы как считаете? — Босбум посмотрел на комиссара неожиданно острым, тяжелым взглядом.
— Понятия не имею.
— Тут что-то кроется, и вы это чувствуете, а иначе вас бы здесь не было. Парень пришел к вам с рассказом о том, как нашел часы, вы говорите…
— Что, как он считал, весьма странно.
— Так оно и есть, — фыркнул Босбум.
— Эта история про то, как списывают товар, она совершенно не заслуживает доверия. Поскольку парень об этом ничего не мог знать.
Пожатие плеч.
— Какое-то современное барахло — оно не представляет никакой ценности. Я кое о чем догадываюсь. Сент все время сновал туда-сюда, вынюхивая и высматривая, и пилил Луи по поводу модернизации. Все это вздор: какой прок в хорошо поставленном антикварном бизнесе от современного серебра?
— Вы не видите в этом никаких положительных сторон?
— Ну почему же. Я уважаю хорошие французские поделки, но эти скандинавские штуковины… Ни подлинного чувства пропорции, ни подлинного вкуса. С таким же успехом можно открывать парикмахерскую.
Ван дер Вальк рассмеялся:
— Доброе словцо.
Старик фыркнул:
— Доброе словцо для Сента. А может быть, и нет. Если вы отнесетесь к нему серьезно, то, возможно, обнаружите в нем больше бандитского, чем просто ненадежного.
— Что заставляет вас так говорить?
— Ей-богу, затрудняюсь сказать. Может быть, у меня злобный, искривленный взгляд на вещи. Не люблю я этого парня, никогда не любил. Но что вам от этого? Приведу для его характеристики еще одно хорошее слово — на французском — patibulaire
[38]. Мне не следует говорить таких вещей, — добавил он покряхтывая. — Несправедливо. Бездоказательно. Как ни крути, просто злословие за спиной у человека. Презумпция невиновности и все такое. Здесь нужна точность: я ничего не имею против него.
— Что ему может быть нужно от парня? — Размышление вслух.
— Нет, нет, не это; он не таков. Или я бы очень удивился.
— А нет ли у него, — внезапно произнес комиссар, — чего-либо на Луи?
Босбум выглядел крайне обескураженным и пару раз хрипло кашлянул, чтобы совладать с собой.
— Чепуха, чепуха. Как бы там ни было, я не собираюсь обсуждать Луи, я вам уже это говорил. Он оказывал мне доверие на протяжении многих лет, и я не собираюсь им злоупотреблять. Простите, конечно, я совсем не хочу вас обидеть. Но вынюхивать вот так… а почему бы просто не зайти и не сказать, в чем тут дело? Это нисколько не навредит парню. Этому малому нечего скрывать. Опять же это даст вам больше шансов выяснить, что к чему, чем все эти догадки.
Ван дер Вальк кивнул:
— Я даже подумывал о том, чтобы зайти в лавку, как добросовестный покупатель, и разыграть сценку. Я хочу повидаться с этим Сентом.
В ответ раздалось громкое бурчание.
— Хотите купить что-нибудь антикварное? Мой вам совет — не делайте этого, пока не знаете, за чем охотитесь.
