— Да, я прекрасно понимаю. Доброго вам утра, сэр, спасибо, что посетили нас.
Ван дер Вальк вышел из магазина.
Сент какой-то момент постоял в раздумье.
— Дики… Уж не ищешь ли ты до сих пор ту замшу, а?
— Простите, э… мне нужно было сходить в туалет.
— Так срочно, — сухо заметил Сент.
— Луи, помнишь, ты рассказывал мне, что на днях к тебе наведывался какой-то заносчивый полицейский лох, — можешь мне описать, как он выглядел?
— Как выглядел? Не знаю. Какого-то неопределенного возраста. Довольно крупный. Очки, волосы такие… не то чтобы светлые и не то чтобы седые. Черт, я не приглядывался, я ведь его не покупал.
— Трость у него была?
— Теперь я припоминаю, что, кажется, была.
— Ходит немного странно, эдакой неуклюжей походкой?
— Я не видел, как он ходит, не заметил.
— Много говорит, гладко, убедительно?
— Господи, да. Он побывал у вас, да?
— Сдается мне, что так.
— Не по поводу той французской картины, я надеюсь.
— Нет. Более того, я спрашиваю себя, интересует ли его вообще искусство.
— А что же тогда?
— Пудрил мне мозги смехотворной байкой про часы. Не бери в голову, Луи. А если ты снова на него наткнешься, будь любезен, дай мне знать.
— Что касается картин, — усердно выводил Ван дер Вальк, раскладывая все по полочкам, — то тут существует множество возможностей. Имеются крупные суммы — а что он делает с крупными суммами? Нет никаких доказательств или хоть чего-то, указывающего на крупную незаконную сделку. Но это не имеет значения. Факт заключается в том, что вещами и людьми манипулируют. Зачем? С Луи все ясно — он нуждается в его технической экспертизе. Но парень — зачем ему мог понадобиться парень? Отнюдь не как любовник. Это заметил бы Босбум, а он весьма проницателен, он бы знал. Но — «Плохой человек»… Это ни о чем не говорит, кроме того, что посредством трюка с часами — а какой-то трюк имел место — он надел узду на парня. А Босбум сказал по сути дела открытым текстом, что Сент имеет власть над Луи. А людей, которым нравится получать власть над другими, никогда не следует упускать из виду.
Ну а что он мог сделать? Ван дер Вальк пожал плечами, отчасти по поводу глупости всего этого — игры в частного детектива. Он все еще работающий полицейский; почему бы, в конце концов, не составить официальный рапорт, не предоставить заниматься этим криминалистическому бюро в Амстердаме — людям, которых он знает, — и не попросить их заняться этим на некоторое время, предпочтительно отрабатывая гипотезу мошенничества, связанного с налогами на произведения искусства? Нет, не станет он делать ничего подобного, потому что это никуда не приведет. Не было подано никакой жалобы, не существовало никаких улик, никаких оснований для любых обысков или досмотров — полиция просто не предприняла бы никаких действий, и Амстердам не преминул бы указать ему на это. Что они вообще смогли бы сделать, кроме как предупредить Сента, что интересуются им; а потом он упрячет в воду те концы, что еще не упрятал, и тихонько заляжет в норку. В любом случае, это бы сорвало его эксперимент с частным сыском.
Имеют ли его действия хоть какое-то значение? Представляет ли вообще эксперимент какую-то пользу или это просто глупая причуда? Разве он уже не доказал, что в качестве частного детектива человек ни на что не способен, кроме как слоняться и докучать людям, и даже это только в том случае, когда кто-то выдает крупные суммы денег на сопутствующие расходы? Никто не выдавал ему никаких командировочных. Но в этом-то, говорил он себе, и заключается суть. Никто не главенствовал над ним, никоим образом не влиял на его поступки, не обязывал хранить тайну, верность или молчание, кроме государства. Разве не это основа его эксперимента — концепция частного детектива, у которого нет ни клиента, ни корысти, ни стремления отомстить, ни опасений за честное имя, ничего, кроме обычной присяги, принесенной государству — избавляющей от всех этих частных сыщиков из художественных произведений с личными кодексами морали?
Как бы там ни было, он сделал все, что в состоянии сделать частное лицо. Немного надавил на Принца, немного на Сента, если только Сент не круглый дурак, он наверняка понял, что на него нацелено чье-то око, возможно полиции. Причем не того, кто предлагает ему пройти в участок и настаивает на расследовании, а того, кто легким, очень осторожным прикосновением хочет вывести его из равновесия и спровоцировать на какую-нибудь глупость.
Отреагирует ли Сент сейчас? Вероятно, нет. Он затаится, чтобы посмотреть, выйдет ли кошка из-за дерева (хорошее голландское выражение!). Так что пока делать Ван дер Вальку нечего. Разве что поразмышлять над этим время от времени и ждать, не попадут ли какие-то другие факты в поле его зрения. И это очень разумное умозаключение, сказал он себе, когда поезд замедлил ход, чтобы остановиться в Гааге. У него полно работы, и он не знал, когда снова появится время подумать о мистере Сенте, уже не говоря о том, чтобы предпринять в отношении него какие-то действия.
Вечером того же дня Ван дер Вальк, как ни странно, дочитывал свою книгу про короля Карла I и дошел до грустного эпизода о том, как шотландцы в конце концов окружили и изрубили Монтроза. А как же могло быть иначе, учитывая, какой дикий страх он на них нагонял в течение долгого времени. Какое облегчение — увидеть голову этого человека на пике! И что характерно: этого невероятно одаренного и благородного партизанского вождя — более того, исключительно искусного повстанческого полководца — продал правительству человек, которому он доверял. Приятно было узнать, что это вышеупомянутое лицо всего лишь мелкий местный сквайр из лесной глуши, по имени Маклеод. А ведь он обрел нежеланное бессмертие в качестве образца грязного ублюдка. Шотландцы были совершенно равнодушны к вероломству, которое, так сказать, исторически давало им средства к существованию (сам Карл I был совершенно непревзойденным мастером двурушничества), но они все-таки отвергали предательство за деньги; нельзя так уж их обвинять. Они сложили легенду об этом человеке — вероятно, подумал он, первоначально популярную песню, которую парни горланят на улице, полную низменных поношений. Однако неплохую — в ней сквозило и возмущение, и великолепное презрение, и даже искорка поэзии: «Ободранное дерево с фальшивыми яблоками, Нейл, сын несчастного Ассинта». Горькая фраза никак не шла у него из головы, но лишь на следующее утро, по дороге на работу, некое созвучие породило одну идею. Сент! Леопольд Нейл Сент! Стоя у своего письменного стола, еще даже не сняв пальто, поскольку в противном случае эта мысль забылась бы, Ван дер Вальк достал блокнот, протянул руку за шариковой ручкой и написал: «Нейл, сын несчастного Ассинта».
И человек, живший над секс-шопом под названием «Золотые яблоки Гесперид». Черт возьми, если это не дерево с гнилыми яблоками, тогда я никогда не откусывал ни от одного яблока. И с ухмылкой на лице он накорябал: «Тоже ободранное дерево с фальшивыми яблоками». Имел ли парень Сент свой интерес в секс-бизнесе и не является ли это тем соображением, которое, возможно, позволило ему продвинуться дальше? Возможно, Луи приторговывает порнографией? Не это ли то самое маленькое постыдное обстоятельство, на которое намекал Босбум? Ей-богу, в следующий раз, когда в Амстердаме состоится совещание его комитета, он сходит посмотреть на эти золотые яблоки! Его размышления прервала мисс Ваттерманн, услышавшая, что он зашел.
