Я снова кивнул, на этот раз заметив на столе мелкий поднос, покрытый белой тканью.
– Комната номер 9. У вас 15 минут, – сказал он и, качнув головой, подал знак подниматься наверх.
Едва ли мне хватит этого времени, думал я, а пока изо всех сил старался не бежать по ступенькам. От волнения затаив дыхание, я заторопился по тускло освещенному коридору в поисках нужной мне комнаты. Отыскав, я постучал костяшками пальцев по двери. Щелкнул замок, дверь распахнулась, и я увидел симпатичную молодую женщину. Я показал ей свой билет, а сам подумал, что вижу все это во сне. Ведь передо мной стояла та самая девушка, которая так замечательно пела в парижской пивной! Наивный, я был разочарован, когда она не подала виду, что узнала меня.
– Ивонна? – пробормотал я.
– Oui, – тихо ответила она, а потом взяла за руку и подвела к двуспальной кровати в углу комнаты.
– Дайте мне свой презерватив и раздевайтесь, – сказала она, и я понял, что это была хорошо отрепетированная фраза на языке, который был ей абсолютно чужд и непонятен.
Пока я раздевался, Ивонна расстегнула свою шифоновую ночную рубашку, и стали видны маленькие конические груди. Прежде я никогда не видел обнаженную женщину, не говоря уже о том, что никогда не раздевался в ее присутствии. Еще задолго до того, как я снял нижнее белье, мой член так напрягся, что я был полностью готов к своему первому сексуальному испытанию…
Ивонна присела на краю кровати и достала презерватив из упаковки. Холодными кончиками пальцев она медленно натянула этот резиновый аксессуар на мое изнемогающее мужское достоинство. Это была единственная прелюдия к акту спаривания, который в остальном прошел без обычных любовных ритуалов.
Меньше чем за 5 минут я совершил акт, который раз и навсегда покончил с моей невинностью. Но, как говорят, вы никогда не забудете свой «первый раз». Спустившись с лестницы, я взял использованный презерватив между большим и указательным пальцами, и санитар внимательно осмотрел его. Удовлетворенный тем, что изделие использовано как положено, он достал из-под стола небольшое ведро и протянул мне. Я бросил туда презерватив, и он присоединился к слизистой массе каучука, толстым слоем устилавшего дно.
– Теперь спустите вниз штаны, – приказал санитар, после того как поставил ведро обратно под стол. Ловким движением руки он откинул с подноса ткань, достав большой шприц, заполненный какой-то зловещего вида коричневой жидкостью. Не успел я опомниться, как санитар схватил мой член и засунул тупую иглу глубоко в уретру. Я вздрогнул, когда он медленно выпустил внутрь меня жидкость. Как потом мне объяснили, это был раствор сульфаниламидного препарата. Скажу по правде, ощущения были не из приятных.
– Примерно через час все будет хорошо, – заверил меня санитар, когда процедура была закончена. Он внес в бланк даты и местоположение публичного дома. Вручив его мне, он сказал: – А теперь послушайте меня внимательно. Не теряйте это, положите в солдатскую книжку. Это подтверждение того, что вы прошли надлежащую процедуру дезинфекции. Если у вас обнаружатся какие-нибудь неприятности, покажете это своему ротному врачу. Храните этот листок у себя не меньше десяти недель.
За считаные дни до Рождества 1942 года нам с Эллерсом приказали явиться вечером в местный гараж. Здесь нам предстояло работать ночью, чтобы не нарушить обычный график работы гаража. Во дворе мы обнаружили с полдесятка машин нашей роты. В гараже, возле одного из наших грузовиков с заклеенными фарами и окнами, переминался с ноги на ногу владелец гаража, которому предстояло научить нас работать с окрасочным распылителем.
– Судя по всему, мы собрались в Африку, – проговорил Эллере, когда мы принялись покрывать первый грузовик краской песочного цвета.
– Знаешь, Вениамин, говорят, что там можно жарить яйца прямо на башнях танков, – язвительно заметил я, – но, по крайней мере, нас не станут пытать, если мы попадем в плен к англичанам.
Наша работа в гараже продолжалась несколько ночей. Опьяненные парами растворителей и мыслями об африканской жаре, мы покрасили последний грузовик. А ко г-да убрали окрасочные пистолеты, снаружи раздалось рычание мотора и грохот подъехавшего тяжелого грузовика, от которого затряслись металлические стенки гаража. Внутрь зашел водитель с канистрами краски в руках.
– Цвет поменялся, парни. Придется перекрашивать все грузовики в белый. И без промедления. Похоже, нас снова ждет Восточный фронт…
Новости о возвращении в Россию солдаты нашей роты восприняли с достоинством. В конце концов, мы ведь служили в элитном соединении фюрера, выполняли приказы беспрекословно и сражались с честью…
Мой брат и его невеста решили устроить свадьбу на Рождество 1942 года. Мне дали отпуск, чтобы я мог посетить церемонию в Берлине. И я с нетерпением ждал этого события. Однако моя известность в качестве пекаря, очевидно, распространилась среди офицерского состава, и Вальдмюллер попросил меня на Рождество приготовить угощение для всего личного состава 4-й роты. Делать было нечего, и я, естественно, согласился на эту «просьбу» нашего командира. Будучи человеком справедливым, Ганс Вальдмюллер заверил меня, что мой отпуск просто отсрочен, но вовсе не отменен.
В течение этих трех дней перед Рождеством я готовил пироги и печенье для солдат и офицеров 4-й роты, в то время как французские пекари работали ночью, как обычно. К сожалению, от дрожжей и теста у меня на руках образовалась сыпь. Зная, что солдатам с любой инфекцией не разрешается отпуск на родину, я старался не думать об этом и просто наслаждался самым незабываемым Рождеством в своей жизни. Это были счастливые дни, проведенные в компании боевых товарищей, с которыми мне довелось делить и радость, и горе. Обедали мы, как короли. У нас был жареный поросенок и вдоволь гарниров в виде жареного картофеля и овощей. К нашему немалому удивлению, Гейнц Кёниг оказался превосходным пианистом и без конца развлекал нас приятной музыкой.
На следующий день я явился к ротному врачу. Хотя сыпь немного спала и осталась лишь небольшая краснота между пальцами, он все-таки отказался подписать мой пропуск. А я и так уже пропустил свадьбу Хорста и знал, что перспектива не получить вообще никакого отпуска наверняка разобьет сердце моей несчастной матери. Она ведь не видела меня с тех пор, как я покинул казармы в Лихтерфельде летом 1941 года. Когда я рассказал о потерянном отпуске гауптштурмфюреру Вальдмюллеру, он вошел в мое непростое положение.
– Дайте мне свой пропуск – и никому ни слова, – сказал он. – Когда-то я был полицейским детективом.
Он с усмешкой вручил мне пропуск с подделанной подписью врача, не объяснив обстоятельств, при которых этот опыт пригодился ему во время работы сыщиком. Хотя догадаться было нетрудно…
В понедельник вечером 28 декабря, прежде чем отправиться на железнодорожную станцию в Эврё, я купил в столовой бутылку кальвадоса. Казалось, на этом поезде собралась ехать половина гарнизона вермахта. Возникла даже давка при посадке в вагон. Весь путь до Берлина, который занял 12 часов, я вынужден был провести стоя…
