И он приказал медсестре принести шприц.
Я не поверил своим глазам, когда та вернулась со шприцем, оснащенным длиннющей иглой и больше похожим на шестидюймовый гвоздь, чем на медицинский инструмент. Я снова закусил губу, пока эскулап совершал свои манипуляции у меня в легком.
– Хм, похоже, тут совсем нет никакой жидкости, – пробормотал доктор, вытаскивая свой зонд.
А я внезапно начал задыхаться и хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
Не зная, что делать дальше, доктор направил меня в армейский хирургический госпиталь, где у меня сразу же отобрали мою форму, а затем, оставив в длинных подштанниках и сорочке, препроводили в переполненную палату, где койки стояли в три яруса. Поскольку я, в отличие от многих, мог передвигаться относительно свободно, то мне досталась койка на самом верху. Впрочем, мое пребывание в этом госпитале было непродолжительным, и очень скоро я снова оказался в поезде. Только на этот раз вагоны в нем были оснащены кроватями, за нами ухаживали миловидные датские сиделки и имелись все необходимые медицинские приспособления. Поезд миновал Силезию и прибыл в Катовице, где каждому раненому воину был сделан подарок от местного отделения нацистской партии – вино, пиво или шоколад. После чего нас отправили для прохождения постоянного лечения в Австрию.
В селении Юденау, неподалеку от Вены, куда мы прибыли, на платформе нас встречал оркестр, игравший вальсы Штрауса. Местные жители, заполнившие залитые солнцем улицы, махали нам и хлопали в ладоши, приветствуя тех, кто жертвовал своей юностью и даже жизнью для защиты интересов рейха. Те из нас, кто мог ходить, миновали толпы восторженных зевак, а поскольку я тоже относился к числу ходячих больных, то пришлось и мне, правда в одном нижнем белье, принять участие в этом своеобразном параде. Те, кто имел более серьезные ранения, ехали с полным комфортом в широких крестьянских телегах, запряженных лошадьми, счастливо избежав необходимости общаться с толпой. К сожалению, госпиталь, куда нас направили, находился на другой стороне городка, так что добираться до него пришлось долго. И долго я потом просыпался в холодном поту, когда мне снилось, будто я гуляю по берлинским улицам в одних подштанниках…
Глава 20
Пугало из Прохоровки
– Давайте-ка мы снимем с вас эти лохмотья! – сказала одна из двух медсестер в прорезиненных халатах, встретив меня на крыльце монастыря, который теперь служил госпиталем. Прежде чем я успел сообразить, что происходит, они вытряхнули меня из белья, последнего прибежища моего мужского достоинства, и принялись купать меня, обливая теплой мыльной водой. Едва я расслабился и начал наслаждаться новыми ощущениями, как меня завернули в халат и уложили в постель, застеленную простыней, белоснежной, как облако. Только тот, кто надолго был лишен чистой, мягкой постели, может понять, какое испытываешь наслаждение, когда к тебе возвращается возможность пользоваться этим достижением цивилизации. Какой это разительный контраст по сравнению с попытками урвать несколько минут сна в залитых дождем окопах! Возможности монастырской столовой не позволяли кормить всех больных одновременно, так что раненых кормили по графику, однако людям, которым приходилось не раз голодать на Восточном фронте, это не доставляло больших проблем.
После нескольких дней, проведенных в Юденау, я узнал, что неподалеку от Вены расположен госпиталь войск СС. В разговоре с дежурным доктором я предположил, что, возможно, будет лучше, если меня переведут туда.
– Правда, есть одна проблема, – сказал я. – Судя по всему, потерялась моя форма. Вы не могли бы запросить для меня новую?
– Хорошо, я позвоню, – пообещал врач, – но не обещаю.
Через пару дней доктор пришел ко мне, держа в одной руке узел с каким-то тряпьем, а в другой – какой-то документ.
– Вот, это ваш пропуск, – сказал он, передавая мне документ. – Вам следует отправиться в госпиталь войск СС как можно скорее. Мне удалось найти только эту форму.
С этими словами он положил на край моей кровати одежду. Я в расстройстве посмотрел на эту груду тряпок. На кителе и брюках, на локтях и коленях отчетливо выделились пришитые вручную заплатки из светло-серого сукна, явно когда-то принадлежавшего мундиру времен Первой мировой войны.
– Это все, что удалось найти вашего размера, – пояснил доктор.
Я надел мундир. Рукава кителя оказались короче сантиметров на пять, штаны, наоборот, сантиметров на десять длиннее.
– В таком виде я похож на пугало, – пожаловался я.
Пряча ухмылку, доктор повторил:
– Сожалею, но это лучшее, что мне удалось отыскать.
– Если на меня наткнется патруль полевой жандармерии, они арестуют меня, как дезертира, и тут же отправят в штрафной батальон.
В данном случае я шутил только наполовину. Военная полиция изо всех сил старалась доказать, что ее не зря держат вдали от передовой.
Доктор потер усталые глаза, с некоторым раздражением полез во внутренний карман халата и достал пачку официальных бланков.
– Понимаю, что у вас могут возникнуть проблемы. Я напишу справку с объяснением ваших обстоятельств.
Я все еще испытывал подозрение, что, выдав мне подобную идиотскую форму, армейский квартирмейстер сознательно хотел меня унизить, поскольку испытывал предубеждение против войск СС, в отличие от фронтовиков, которые часто говорили, что чувствуют себя увереннее, когда рядом находится «Лейбштандарт».
Охранник госпиталя войск СС в Вене хрипло расхохотался, увидев меня.
– Жди здесь и не двигайся. Я сейчас вернусь. Кстати, а где тебя ранило?
– Под Прохоровкой, – ответил я.
Он возвратился через пару минут с двумя приятелями.
– Вот, полюбуйтесь, – воскликнул он, указывая на меня. – Вот оно – пугало из Прохоровки!
Вскоре все, кто мог в госпитале ходить, заявились, чтобы вволю посмеяться над моим жалким видом. Жаль, никто не догадался сфотографировать меня тогда, чтобы увековечить наряд, так повеселивший моих товарищей-эсэсовцев.
Я был помещен в палату, в которой лежали многие раненые из дивизии СС «Лейбштандарт». Они засыпали меня бесчисленными вопросами о своих оставшихся на фронте товарищах. Я почти ничем не мог удовлетворить их любопытство, но в ходе этих бесед мне, по крайней мере, удалось лучше познакомиться с моими новыми товарищами.
Прежде чем у меня появилось время освоиться как следует, доктор отвел меня в рентгенкабинет. Меня уложили на стол, и доктор настроил аппарат, чтобы получить изображение моей грудной клетки. На следующий день он пришел в нашу палату с проявленной фотографической пластиной и показал ее мне.
– На снимке видно, что у вас слева между двумя ребрами застрял осколок шрапнели. – Он показал на снимок. – Вот он, в передней части вашей грудной клетки.
А затем он пообещал:
– Завтра утром мы его у вас вытащим.
