Все в отчаянии замолчали и через некоторое время двинулись дальше уже без звука. Спустя час, когда мы подошли к Альт-Хартмансдорфу, последний американский Б-17 лег на обратный курс. Мои солдаты во все глаза смотрели на клубы дыма, поднимавшиеся в небо над Берлином, никто из них и не думал бежать к полевой кухне за безвкусной вареной картошкой.
Позже в тот же день я проехал 5 километров на север на станцию Фангшлойзе, где должен был встретить Ингеборгу. Прислонив велосипед к стене зала ожидания, я стал ждать берлинский поезд, молясь, чтобы она пережила этот ужасный авианалет. Наконец поезд из Берлина прибыл. Затих перестук колес на стрелках, и вагоны устало замерли у платформы. Я смотрел на пассажиров, торопливо покидавших вагоны, и меня все сильнее охватывала тревога. Наконец появилась Ингеборга. Она бросилась ко мне, прижалась всем телом и расплакалась. Я нежно сжал ее в объятиях, стараясь успокоить.
– О, Эрвин! Это было ужасно, ужасно!
– Скажи мне, Штраусбергерштрассе пострадала?
– Да, да. Но теперь больше не о чем волноваться. Бомба разорвалась за домом твоих родителей, но они успели убежать к твоему дяде. Офицер из пожарной бригады сказал, что там можно будет устроить защиту от ветра и дождя с помощью брезента.
– Я видел эти самолеты, когда мы были еще на учениях. Могу представить, как страшно было в Берлине.
– Я как раз шла на работу, когда завыли сирены. Мне повезло. Приди я вовремя, наверняка погибла бы. В дом, где располагалась моя контора, угодила бомба. Здание полностью разрушено.
– Куда же ты теперь пойдешь? – спросил я.
– В центр социальной помощи на Шлезигер-Банхоф, – сказала Ингеборга и вновь залилась слезами. – Перед уходом я встретила фрау Мюллер, она была вне себя от горя. Полиция просила ее пойти в школу для девочек на Нойенбургерштрассе, чтобы опознать тело ее дочери. Представляешь, – продолжала Ингеборга, всхлипывая, – от взрыва бомбы с девочек сорвало всю одежду. Там их больше сотни обнаженных. А некоторых разорвало так, что и не узнаешь.
В тот вечер мне было невыносимо тяжело прощаться с Ингеборгой. Она высунулась из окна вагона и махала мне до тех пор, пока поезд не скрылся за поворотом. И я тоже махал ей в ответ и смотрел на нее, пока мог видеть.
14 февраля у моих родителей была годовщина свадьбы, и по горькой иронии судьбы именно в этот день сообщили о том, что американские и английские бомбардировщики сожгли Дрезден. Шедевры архитектуры эпохи барокко, город, по красоте не уступавший Парижу, – все это превратилось в щебень и пепел. Беженцы из Восточной Пруссии, главным образом женщины и дети, бежавшие в отчаянии от наступающей Красной армии, опасаясь насилий и убийств, собрались в Дрездене, не зная, что многим из них суждено сгореть заживо в огненной преисподней, которую устроила там авиация союзников.
В понедельник 26 февраля американские бомбардировщики совершили новый, еще более безжалостный, налет на Берлин. Центр столицы уже и так лежал в развалинах, поэтому не было сомнений, что теперь враги постараются разрушить восточные кварталы города вплоть до Фридрихсхайна, где жили Ингеборга и мои родители. Даже спустя два дня после авианалета клубы дыма там застилали небо. Стало ясно, что в этом районе не осталось ничего и никого.
С содроганием сердца я ожидал приезда Ингеборги в следующую субботу. Ледяной ветер продувал платформу насквозь. Поезд из Берлина показался точно по расписанию, и я, стоя на краю посадочной платформы, всматривался в замедляющие бег вагоны, чтобы скорее увидеть любимую женщину. Она помахала мне из окна проехавшего мимо вагона, и я бросился за ним следом. Открылась дверь тамбура.
– Эрвин, с твоими родителями все в порядке, – сказала Ингеборга, едва ступив на перрон. – Их квартира разрушена, но они успели укрыться в бомбоубежище. Сейчас они перебрались к дяде твоего отца. Мемелерштрассе-Банхоф тоже получил прямое попадание. Там находились сотни людей. Бомбы прилетают без предупреждения. А эта еще и взорвалась не сразу.
– Наверное, это была бомба с часовым механизмом, – предположил я. – Они специально сделаны так, чтобы пострадали спасатели.
– Ах, Эрвин, – вздохнула Ингеборга. – Когда же все это кончится? Я больше не вынесу. Что это за жизнь?
Я обнял ее, прижал к себе, но не смог найти слов утешения, и так, обнявшись, мы и направились с ней в Альт-Хартмансдорф.
Она рассказывала о том, как сидела в бомбоубежище, как его стены дрожали от взрывов, как потом пропал свет и перепуганные жители остались в полной темноте.
– Ладно, – сказала Ингеборга, словно выговорившись, сбросила с себя тяжелый груз. – Давай хоть остаток дня повеселимся. Мне удалось раздобыть салями, чтобы приготовить бутерброды.
Солнечным зимним днем мы с Ингеборгой устроили пикник прямо на кладбище Альт-Хартмансдорфа, в окружении могил. Она пару раз улыбнулась, и этого оказалось достаточно, чтобы и у меня поднялось настроение. Однако день пролетел очень быстро, и вскоре настало время ей снова возвращаться в Берлин. У меня комок подкатил к горлу, когда ее поезд отошел от перрона. Почему-то я знал, что больше никогда не увижу Ингеборгу и ее дочку…
Учебный резервный батальон входил в состав полка «Сокол». К нам прибыла новая группа призывников, все как один из «гитлерюгенда». Самое главное, думали они, крикнуть «Ура!», и победа сразу будет у них в кармане.
А потом благодарный фюрер всех щедро наградит. «Зиг хайль!» Никто из них не проявлял ни малейшего желания выполнять учебные упражнения и учиться тому, что очень скоро могло бы спасти их жизни. Впрочем, они сами не догадывались, что их тут ожидало. В 2 часа ночи, в проливной дождь, я выгнал их из постелей и заставил совершить марш-бросок с полной выкладкой. Во время перехода по лесу слышались привычные жалобы, однако один сосунок из «гитлерюгенда» переступил грань дозволенного.
– Никто не может вытаскивать меня из постели просто так! Говорю вам, он за это первый поплатится.
Этот мальчишка шел в передних рядах и не видел, что я нахожусь рядом. Я подскочил к юнцу, схватил за плечи и развернул к себе лицом. Затем сгреб его форму на груди левой рукой, а правую с полной пригоршней патронов сунул ему в челюсть.
– На! – рявкнул я, чувствуя, что остальные смотрят на происходящее. – Попробуй вот это!
– Простите, унтершарфюрер! – жалким голосом прохныкал нарушитель дисциплины.
Вечера я часто проводил в «Трех девицах» с другими инструкторами, болтая или играя в карты. Однажды, когда мы сидели, потягивая легкое пиво – единственное имевшееся, один из моих приятелей сказал, что офицеры решили устроить концерт, чтобы развлечь личный состав.
– Им нужны участники, Эрвин, – сказал он. – Почему бы тебе не показать ту сценку, где ты пародируешь Гитлера, который обращается к женщинам рейха, чтобы они быстрее рожали?
Забегая вперед, скажу, что концерт имел грандиозный успех. Танго, которое исполнили унтершарфюрер и его «партнерша», вызвало настоящий шквал хохота, что было по тем временам большой редкостью. «Партнершу» изготовили из всяких тряпок и старого матраса, нарядили в платье, взятое напрокат у какой-то местной девушки, привязали к лодыжкам танцора. Так что кукла повторяла все его движения. А вот Гитлера я пародировать все-таки не стал. Насмешки над фюрером вполне могли закончиться визитом в гестапо.
