– Как это – почти?
– Пирит – минерал очень твердый, его не так-то просто поцарапать. Хотя можно. Когда аммонит откалывают от скалы, действовать следует зубилом и молотком… У вас есть оружие, лейтенант Энебель?
– Да, конечно. А какая связь?..
– Известно ли вам, что специалисты по баллистике, исследуя извлеченную пулю, по мельчайшим царапинам, оставленным на ней бороздками ствола, могут узнать, из какого оружия она была выпущена?.. Эти царапины являются, если можно так выразиться, «отпечатком пальцев» револьвера.
Люси понимала, к чему он клонит. Криминалистам иногда удавалось идентифицировать грабителя всего лишь по слепку следа от лома, оставленного на двери, сравнив его с найденным у подозреваемого орудием. Потому что каждый лом имеет свой уникальный отпечаток, подпись.
– Браво, мсье Боловски!
– Да-да, окаменелостям есть что рассказать, лейтенант. Они заключают в себе не только прошлое, но и все, что прикасается к ним. Этот кусок несет на себе отметину зубила, оторвавшего его от скалы. Размер, зазубрины, неровности. Интересующее нас зубило имеет приблизительно три сантиметра в ширину. Найдите орудие, обследуйте его под микроскопом, сравните с отпечатком, оставленным на этом фрагменте пирита, – и, если повезет, убийца у вас в руках…
24
Безрезультатно покружив по мостовым Старого Лилля в поисках парковки, Люси отказалась от своей затеи и поставила машину на стоянке Оперного театра. Пожалуй, далековато, но она испытывала потребность пройтись и поразмышлять.
Закутавшись в куртку, молодая сотрудница полиции подвела краткий итог последних часов своего расследования. Новая информация свидетельствовала о том, что Профессор по меньшей мере в течение шести месяцев перемещался по региону, что он левша и что уже очень давно подготовил свое нападение на Рене Дюбрей. Следовательно, он хорошо знаком с местностью, знает, как и где действовать, чтобы остаться незамеченным, и в довершение всего забавляется, подкидывая полиции свои заковыристые загадки.
Нахмурившись, Люси прошла по улице Де-ла-Монне, миновала разделенный на две половины дом знакомого ей по работе таксидермиста Леона и свернула на улицу Экермуаз. Ей с трудом удавалось разбираться в тонкостях расследования. Слишком много вопросов ее мучило. Почему Профессор выбрал семидесятилетнюю садистку Дюбрей, спокойно окопавшуюся в своей крысиной норе? Какая связь может существовать между этой извращенкой и шестью другими, ничем не примечательными людьми, убитыми четырьмя годами раньше? Чем объясняется его тягостное молчание между шестью первыми и седьмым убийствами? И к чему до такой степени замешивать в это дело Манон Муане?
Наиболее смущающей деталью в этом лабиринте было то, что убийца близко знал Манон, что она, возможно не оказывая сопротивления, позволила увести себя из дому в день похищения. Может, он догадался, что она никогда не прекращала преследовать его? В охотничьей хижине на нее не нападали, ее не насиловали, не пичкали наркотиками. Только удерживали. Если Профессор опасается Манон, возвращения ее памяти, эффекта программы «MemoryNode», этих рекламных щитов по всей Франции, почему он не избавился от нее? Или же он осознал, что в конечном счете эта математичка не представляет никакой опасности? Просто черная дыра, лишенная всяких воспоминаний.
В настоящий момент Люси топталась на месте. Этим она была похожа на потерявшую память пациентку Ванденбюша. Но одно было несомненно: все сходится к Манон. Требовалось найти ответы. Обратиться к ее живой памяти. Расспросить ее брата, красивого брюнета со светло-карими глазами.
Люси коротко поприветствовала двоих коллег, томящихся в «Пежо-306», а затем вошла в зловещий тупик Вашэ. Толкнув тяжелую деревянную дверь, она оказалась в центральном коридоре дома Фредерика, горделивой постройки в испано-фламандском стиле. В глубине были свалены стремянки, гипсокартонные перегородки, мешки известки. Люси поправила плащ, сняла резинку, стягивающую волосы, и встряхнула ими. С чего вдруг это внезапное желание прихорошиться?
На мгновение она остановилась перед дверью, где возле звонка были выведены инициалы «М. М.». Что сейчас делает Манон? Люси сомневалась, следует ли нанести ей краткий визит, потому что пришлось бы заново все объяснять. Кто она такая, обстоятельства их знакомства… Снова описывать весь ужас, оживлять его… Торопясь скорее увидеть дочек, Люси не отважилась на это.
И снова сосредоточилась на своей цели: Фредерик.
Глава фирмы предстал перед ней с обнаженным торсом, в узких черных льняных брюках и с двумя галстуками в руке. От него исходил приятный аромат мускуса.
– Опять полиция? – проворчал он, бросив быстрый взгляд на бровь Люси. – Ваш коллега уже заходил. Такой нервный, худой, с лисьими глазками.
– Эрве Тюрен?
– Вижу, я хорошо его описал… Послушайте, я уже ответил на его вопросы и достаточно выслушал на сегодня. Если позволите… я тороплюсь… Завтра с утра меня ждут в Генеральном офисе «Эйр Франс». Поезд отходит с вокзала Лилль-Европа в 21:03. Я ночую в Париже.
– И все же я настаиваю. Мне необходимы кое-какие сведения о Манон.
– Ну в точности как тот, с лисьими глазками! Вы не можете как-то договариваться между собой, прежде чем приходить сюда порознь?
– Мой вопрос касается шрамов на животе вашей сестры. Меня бы удивило, если бы мой коллега затронул эту тему.
Крайне раздраженный, Муане вздохнул и сухо ответил:
– В таком случае мне нечего вам сказать. Эти надрезы не касаются никого, кроме нее.
Он собирался захлопнуть дверь, но Люси просунула ногу в щель.
– Но вы же сами сделали одну из надписей. Вы добровольно покалечили сестру. А это, видите ли, меня касается.
Он отступил от двери и раздраженно процедил:
– Входите…
Прямые линии, дорогие хромированные детали, дизайнерские изгибы, эталон современного стиля.
– А вот я более традиционна в оформлении интерьера, – прокомментировала Люси. – Скорей, старая мебель и отдающий концы телевизор… Для холостяка у вас довольно хороший вкус.
– Я должен считать это комплиментом или вызовом?
Фредерик снова принялся укладывать чемодан. Костюм, белые сорочки, носки. Все было тщательно выглажено, сложено и размещено.
– И то и другое, – с улыбкой ответила Люси. – Вернемся к шрамам…
Он надел безукоризненно отглаженную сорочку фирмы «Ив Сен-Лоран» со странной оловянной брошью под воротником в виде паутины, которую застегнул с поразительной быстротой. Пальцы у него были тонкие и ловкие.
– Первые надрезы Манон нанесла себе, когда только потеряла память. После ограбления моя жизнь превратилась в ад. Сестра не понимала, что с ней случилось. Она была совершенно дезориентирована… искалечена… не способна ни с чем справиться и что-то организовать. У нее возникли серьезные проблемы ориентации и восприятия пространства из-за поврежденных гиппокампов. Тогда еще не существовало программ реадаптации для людей, страдающих потерей памяти, вроде «MemoryNode». Манон могла рассчитывать только на поддержку логопеда и на меня, потому что… наша мать ушла…
