Пропаганда и демагогия социалистов, руководителей из Национального комитета, попустительство русских властей и представителей Антанты, безнаказанный грабеж, сытая и бездеятельная жизнь – вот те факторы, которые окончательно разложили Чехословацкий корпус.
Уже в октябре 1918 года чехи окончательно отказались драться и потребовали вывода их в тыл, мотивируя это тем, что они хотят быть отправленными в Европу, на Французский фронт. Русское командование против этого не протестовало, так как иметь на фронте подобную разнузданную, доведенную социалистами до степени большевизма массу было только во вред. Русское командование настаивало на одном и обращалось с этой просьбой – подождать несколько недель и дать возможность закончить начатое формирование наших частей; чешское командование, кроме генерала Гайды, не соглашалось и на это. И к началу ноября 1918 года весь Чехословацкий корпус был убран в тыл, на фронте остались только русские молодые полки.
Около этого времени доблестный чешский полковник Швец, один из ветеранов 1-й чешской дивизии, не стерпел развала своей части, не мог перенести позора и застрелился.
Возмущение среди армии и населения Сибири против чехов росло с каждым днем. Когда чехословацкие полки уходили в тыл, они забрали с собою все вооружение, причем некоторые их батареи имели двойной комплект пушек; увезли они большие склады обмундирования и обуви. И это в то время, когда на фронте им на смену становились русские полки, плохо и недостаточно вооруженные, полураздетые и полуобутые, с огромным недостатком орудий, пулеметов и винтовок. Терпели мы и переносили все это потому, что не было силы расправиться с этими пятидесятитысячными бандами, не было возможности обезоружить их и загнать снова в концентрационные лагеря, – единственно чего они заслуживали. В свою очередь среди чехов росло недружелюбное чувство ко всем русским, к самой России. Доктор Павлу и другие политические руководители разжигали это чувство еще тем, что умышленно натравливали свою массу на русское офицерство, на русскую армию.
В начале ноября военный и морской министр директории адмирал А. В. Колчак прибыл особым поездом в Екатеринбург, чтобы лично ознакомиться с нуждами фронта. Разнузданные чешские солдаты начали задевать самой площадной бранью всех чинов конвоя русского военного министра, чешские офицеры, стоявшие тут же, не только не останавливали их, но даже подзадоривали. Один из офицеров направился к вагонам адмирала, проход куда был запрещен, – русский часовой пытался остановить чеха-офицера; со стороны последнего в ответ последовала отборная ругань, а затем попытка ударить часового. Тогда русский стрелок пустил в ход оружие, что он был обязан сделать по закону, – и смертельно ранил чеха.
Военный разведчик
Все иностранцы проявили возмущение этим случаем и стали на сторону безобразников, нарушителей порядка – чехов. Создали помпезные похороны, антирусскую демонстрацию; политиканы из Национального комитета говорили над могилой этого печального героя речи, полные ненависти к России и русским.
Характерно то, что союзнические военные части и высокие комиссары ведь видели и знали все это, им была открыта истинная картина и до мелочей было знакомо положение дела: и предательство на фронте, и бесконечный грабеж союзника – России, и вмешательство в государственные дела, и угрозы самой возможности дальнейшей борьбы от присутствия в тылу этой многотысячной разнузданной, вооруженной массы. Но они стыдливо закрывали глаза, загадочно улыбались и бездействовали; втайне же, за спиной они всячески ублажали и поощряли чехов.
В ноябре приехал в Сибирь французский генерал Жанен, глава миссии, и вступил в главнокомандование Чехословацким корпусом, как равно и другими «союзными» войсками. К этому времени война с Центральными державами была окончена победой Антанты. Чехословакию провозгласили самостоятельным государством. С Жаненом приехал новый чешский военный министр генерал Стефанек. Он имел задачу ликвидировать Национальный комитет, привести в порядок части, наладить дисциплину и добиться их фактического подчинения Жанену; кроме того, Стефанек надеялся, как он говорил в первые дни приезда в Сибирь, заставить чешские полки драться против большевиков. Высокой честности, доблестный солдат, человек незатемненный политической партийной мутью, генерал Стефанек пришел в ужас от того, что он увидел в своем воинстве в Сибири.
Но чешскому военному министру ничего сделать не удалось. Он встретил сильное противодействие и среди своего командного состава, и у политических руководителей, и в солдатской массе; последняя ответила даже тем, что открыто потребовала учреждения полковых и дивизионных комитетов солдатских депутатов, наподобие тех, что были созданы Гучковым и Керенским для развала русской армии в 1917 году.
Ничего не добившись, генерал Стефанек уехал обратно в Прагу, сконфуженно прощаясь с русскими друзьями и открыто выражая им свои искренние и глубокие сожаления.
Все больше росло недовольство среди чехов, все чаще и громче раздавались их требования об эвакуации из Сибири и о возвращении на родину – война с Центральными державами была кончена. Верховный правитель, заменивший собою кастрата-директорию, а равно наше высшее командование поддерживали перед союзниками эту просьбу чехов: нам было необходимо убрать как можно скорее из Сибири этот вредный балласт, 50 тысяч разнузданных, вооруженных и враждебных России солдат.
Какое это было зло и какая угроза в тылу! И какой гибельный пример нашим солдатам. Приходится еще больше и ниже преклониться перед отличными свойствами русского человека, – ведь наряду с этими полубольшевиками, потерявшими человеческий образ, не желавшими отдавать честь не только своим и русским офицерам, но даже французам и американцам, пред которыми чехи все время благоговели, зная, что от них зависит отсылка их на родину, – наряду с этими массами в наших русских полках дисциплина укреплялась с каждым днем, отдание чести было не только исправное, но даже отчетливое, щеголеватое, служба неслась и на фронте и в тылу на совесть, по уставу.
Союзники не нашли возможным удовлетворить просьбу чехов, объяснили им, что сейчас-де нет достаточного количества транспортов для перевозки всего корпуса, но обещали, что при первой возможности их вывезут. Этим обещанием чехов заставили подчиниться приказу Жанена – стать вдоль железной дороги и охранять ее. Как неслась эта охрана и служба, описано в предыдущей главе.
Невольно возникает вопрос: что же за отношение у союзных держав было к России и русскому народу? Представители их в Сибири знали всю вопиющую правду о тех неслыханных, безобразных преступлениях, которые произвел в России Чехословацкий корпус, знали, в каком состоянии находилось это войско, не могли не видеть постоянной угрозы русскому национальному делу со стороны этой взрывчатой массы. А кроме того, к ним были обращены и неоднократные просьбы русского правительства убрать чехов из России. Но не нашли возможным сделать это.
Может быть, действительно не было транспортов и достаточного количества тоннажа? Допустим, что так, но у них, этих руководителей союзнической, а к тому времени и мировой политики, было зато достаточно в Сибири сил, – три доблестные японские дивизии, одна канадская, по батальону сербов, румын, итальянцев и французов, два батальона англичан, – чтобы обуздать чешскую массу, обезоружить, привести в порядок. Это сделать можно было, это сделать должны были наши бывшие союзники, на это им не раз указывали. Но они этого не сделали. А может быть, и не хотели сделать?
