Что чешские солдаты делают со своим жалованьем, как бы незначительно оно ни было, видно из того, что в 1918 году они подписали пять миллионов франков на заем Чехословацкого национального совета для поддержки этой же армии».
Поставим и мы точку. Этот документ говорит сам за себя, и в нем есть подтверждение всего, что изложено в настоящей главе 5, – подтверждение частью словами, частью формой умолчания.
К этому остается прибавить немного слов, четыре коротких вывода. Во-первых, об общем славянском деле. Как блестяще и полно доказали действия вожаков Чехословацкого корпуса правильность и справедливость вечных беспокойств и хлопот старухи матери России о мелких, несчастных, забитых славянских племенах! Доказали также и верность нашего всегдашнего представления о той большой любви, которую славянские народцы питали и питают к святой Руси.
Общеславянское дело было чуть ли не главной проблемой в императорской России; и мировая война ведь имела поводом к ее началу ту же заботу о младших братьях-славянах, стремление защитить их самостоятельность.
Сердце всей России и сердца русских были отзывчивы и бились для других; Россия болела за них и готова была жертвовать кровью и жизнями своих сынов за это общеславянское дело и за свободу и счастье мелких славянских народцев.
Эпопея чехословацкой армии в Сибири, которой, по словам чешского посла в Японии, восторгался весь мир, дала России хорошую благодарность и еще лучший урок. Никто на свете, включая и честные элементы Чехословакии, не будет спорить, что славянской задаче и славянскому единству чехословацкое воинство в Сибири нанесло такой удар, какого не придумал бы и самый злейший враг.
Второе. Горе России безгранично. Истерзанная, окровавленная и распятая, она уже перестает биться в руках ее палачей, подавляющее число которых – интернациональное еврейство. Наша великая страна покрыта пожарищами, ужасными застенками, бесконечными кладбищами, залита кровью и слезами. И в мученичестве России то, что совершено чехословаками в 1918–1919 годах, есть страшная доля; русскому народу в конце концов не так жалко тех многомиллионных ценностей, которые украли и увезли за море, и даже кровь и страдания, причиненные по милости Чехословацкого корпуса, отходят и тонут в прошлом, – ведь били-то Россию, уже избитую интернационалом до бесчувствия, и крали у России ее богатства в те дни, когда у нее разворовали по чти все, украли даже ее честь и право на жизнь. Поможет Господь – и Россия переживет и залечит все это.
Но предательство, смертельный удар брата из-за угла в спину, удар в то время, когда русский народ напряг все усилия, чтобы сбросить со своей шеи цепкие лапы интернационала и вырвать нож, всаженный им в сердце, – вот что страшнее всего и вот чего Россия простить не может никогда. И не имеет права.
Третье. Никто не собирается и не хочет винить народы чехов и словаков за действия кучки грязных политических дельцов Чехословацкого национального комитета и за стадное движение разнузданной ими массы военнопленных. Нет сомнения, что в Чехии немало есть честных и доблестных Швецов; нет сомнения также, что народы Чехословакии не знают всего ужаса, содеянного их людьми в Сибири, не имеют представления даже и о тысячной доле той низости, что была проявлена ими.
И пожалуй, что этим-то народам, чехам и словакам, их собственной стране все эти дельцы принесли вред и сделали зло не меньшее, чем нашей России. Пройдут даже не века, а десятки лет, человечество в поисках справедливого равновесия не раз еще столкнется в борьбе, не раз, возможно, изменит и карту Европы; кости всех этих Благошей и Павлу истлеют в земле; русские ценности, привезенные ими из Сибири, тоже ведь исчезнут, – на место их человечество добудет и сделает новые, другие. Но предательство, иудино дело, с одной стороны, и чистые крестные страдания России – с другой – не пройдут, не забудутся и будут долго, веками передаваться из потомства в потомство.
А Благоши и K° прочно укрепили на этом ярлык: вот что сделал Чехословацкий корпус в Сибири!
И Россия должна спросить чешский и словацкий народы, как они отнеслись к иудам-предателям и что они намерены сделать для исправления причиненных России злодеяний?
Наконец, в-четвертых, – приходится повториться, но нельзя не подчеркнуть, что все зло, описанное здесь, это величайшее предательство, было проделано при свидетелях, при молчаливом согласии, а иногда и при поощрении «союзных» представителей. Не раз брало раздумье русских людей, стоявших у власти в те кровавые годы: не был ли и камертон у них в руках?
Во всяком случае, если не камертон, то какие-то скрытые нити тянулись. Недаром Ллойд Джордж сейчас же за окончанием этого акта мировой трагедии быстро переменил грим и открыл новую игру не только примирения с большевиками, но даже заключения с ними договоров.
Предыдущий акт был им доигран – русское национальное дело было почти погублено.
Главное, самое крупное, что произошло в Восточной России за 1918 и 1919 годы, описано в предыдущих главах. Но расчеты врагов России не оправдались, армия под Красноярском была разбита, но не уничтожена. Цель следующей главы – проследить ее путь и дальнейшую судьбу.
Глава 6
Сибирский ледяной поход
1
После кошмарно-тревожной ночи, закончившей Красноярскую трагедию, наступило славное зимнее утро, одно из тех, что бывают только в России на Святках. Чистый прозрачный свежий воздух. Белый снег блестит серебром и алмазами, нога утопает слегка в его упругой массе и при каждом шаге хрустит мелодичным волнующим звуком. С голубого неба лились потоки ярких, ослепляющих солнечных лучей, их тепло смягчало и без того некрепкий мороз, который только слегка щипал за щеки и бодряще прохватывал все тело. Офицеры и солдаты спозаранок, еще до свету, выбегали из жарко натопленных изб на улицу, чтобы подбросить лошадям сена или зайти к соседям узнать что-либо новое.
Было 7 января 1920 года – 25 декабря старого русского стиля, торжественные праздники Христова Рождества. Колокола высокой каменной церкви, белой с зеленым куполом, пели торжественным перезвоном на все село Есаульское, расходясь звучными волнами далеко, за Енисей, сзывая православных на общую молитву. И тянулись вереницы крестьян с серьезными бородатыми лицами, шли группы улыбающихся молодиц, разрумяненных морозом, блестящих улыбками и ласковыми глазами, проносились ватаги мальчишек, тащивших салазки и с громким смехом и криком перебрасывавшихся снежками. На всех лицах лежала обычная печать того спокойствия и умиротворения, какое столетиями испытывали русские люди в этот великий праздник славы в вышних Богу и мира на земле…
И только небольшие кучки офицеров и солдат, толпившиеся около изб, на церковной площади и по берегу Енисея, не участвовали в общей тихой радости. Они стояли, такие свои, близкие и в то же время отчужденные, ушедшие далеко от обычной жизни, оторванные от нее. У всех на лицах выражение неземной усталости, которая проглядывает во всем: из голоса, из улыбки, из каждого движения; работает все время и пробегает тенями по лицам напряженная мысль, к ней примешались недоумение и постоянное ожидание опасности. В то утро в селе Есаульском было две России: одна – старая, кондовая, спокойная, величавая Русь, другая – усталая, измученная, воюющая Россия, пытавшаяся быть новой, а теперь всеми силами жаждавшая старого счастья, спокойствия и мирного труда. Шесть лет воевали они, эти люди, и конца не видно было впереди…
