Прошло всего несколько мгновений. Вдруг Маруся рухнула на землю, придавив мою левую ногу, так что с трудом удалось мне ее вытащить. Вторая пуля в голову сразила моего верного боевого товарища насмерть.
Лежа на земле, я видел, как весь небольшой отряд пронесся мимо меня; так что, когда мне удалось встать на ноги, я очутился один среди пустынного поля, одетый в неуклюжие меховые сибирские одежды; вот что было надето на мне: фуфайка, гимнастерка с погонами, шведская куртка, полушубок и меховая доха, а на ногах валенки. Красные, продолжая обстрел, двинулись вперед и приближались. Пришлось пережить несколько жутких минут, самых отвратительных.
Но вот из-за холмов, за которыми скрылся мой конвой, показались четыре всадника. Вскоре подъехали ко мне два офицера, полковник Семчевский и ротмистр Исаев, и два казака-оренбуржца. Подхватили меня и помогли выбраться. А вслед за ними смелый начальник партизанского отряда прапорщик Маландин лично подал из обоза мне тройку. Кошева подъехала, звеня колокольцами под дугой, сделала поворот и, забрав меня и одного раненого драгуна, плавно полетела обратно из-под самого носа красных; успели даже положить с собою мое седло, снятое казаком с убитой Маруси.
Такие минуты способны вознаградить за многие дни, даже месяцы страданий и лишений. То самопожертвование, которое проявили господа офицеры и казаки, красота этого невидного, непоказного, но большого подвига говорит лучше всяких слов о связи начальника с подчиненными, о той настоящей братской связи, которая некогда была присуща всей Российской армии; и эту-то связь с весны 1917 года всеми силами стремились вытравить растлители русской боевой силы: Гучковы, Керенские, Бронштейны со всей их компанией дантистов, акушеров и адвокатов, устремившихся в дни революции на высшие должности в армии…
Волжане, издали услышав перестрелку, повернули назад, на Коссоты, навстречу нам. И очень кстати, так как другая банда красных направилась по дороге к Петровскому Заводу, чтобы отрезать этот путь. Волжская кавалерийская бригада, предводимая лично своим бессменным начальником генералом Нечаевым, разбила большевиков; часть была уничтожена, остальные убежали в леса.
Красные, наступавшие на Коссоты, были прогнаны нашими силами. Часть всадников, спешившись под командой полковника Новицкого, повела на них наступление с фронта, а небольшой отряд пошел с фланга в конную атаку во главе с полковником Семчевским. Большевики бежали.
Вскоре мы соединились с волжанами и уже к полудню без дальнейших помех достигли Петровского Завода.
Большой поселок, основанный еще в царствование Петра Великого, около каменноугольных копей и богатых залежей железной руды; несколько тысяч жителей – рабочие завода, торговцы, скотопромышленники, немного земледельцев. Сплошь почти все они те же «семейные», старообрядцы.
Замечательно то, что по всей Сибири, не только в городах и местечках, но и в больших селах, лучшие дома принадлежат евреям. Здесь наблюдался особый тип сибирского еврея, несколько поколений которого жили в этом суровом, холодном крае Великой Руси. Они утратили многие отталкивающие черты своей расы – юркость, граничащую с мошенничеством, трусливую наглость, безмерную хвастливость; и даже внешне они сделались несколько похожими на степенного бородатого сибирского крестьянина. Но при всем том они сохранили свою непримиримую ритуальную религию, доходя до того, что отказывались давать есть русским из своей посуды; сохранили евреи и принадлежность к кагалу, полную подчиненность этому государству в государстве, и отчужденность от великого русского народа, приютившего их в своей стране. И не только приютившего, но давшего им больше, чем имел сам. Ибо по всей Сибири «бедное гонимое избранное племя» жило во много раз лучше и богаче, чем коренные русские.
В Петровском Заводе мы простояли несколько дней, ожидая, пока будут поданы составы, чтобы погрузить пехоту и штабы, которым был обещан переезд отсюда в Читу по железной дороге. Люди отдыхали, мылись в бане, приходили в себя от всего пережитого ужаса междоусобной войны.
Но не оставляло напряженное состояние, как не прекращались и слухи о новых опасностях. Наша разведка к этому времени была налажена уже хорошо и давала очень полные сведения. Было установлено, между прочим, совершенно точно, что чехи, которые все еще проходили эшелонами на восток, снабжали красные шайки оружием и патронами. В их поездах скрывались большевицкие комиссары, и оттуда шло фактическое руководство военными действиями против замученной усталой русской армии.
На третий день нашего пребывания в Петровском Заводе, на базаре несколько чешских солдат и офицеров продавали русские казенные вещи. А как раз перед тем мной был отдан приказ, запрещающий делать это нашим солдатам под страхом предания суду. Наш патруль, высланный от егерей на базар, отобрал у чехов казенные вещи. Те начали ругаться и грозить, тогда егеря выгнали чехов с базара плетьми.
Через несколько часов разведка доставила сведения, что в эту ночь чехи собираются выступить против нас с целью обезоружить отряды белых, стоявшие в Петровском Заводе.
Были приняты меры, чтобы обезопасить себя. Выставили сторожевое охранение, сильные заставы, на станцию железной дороги отправили патрули. Старшему чешскому начальнику от моего штаба было послано требование, чтобы впредь ни один чех не смел приходить в поселок, во избежание недоразумений. В каждой части было приказано иметь всю ночь дежурные роты и сотни, в полной боевой готовности.
Когда ночью я поверял части, то нашел, что все люди, поголовно, не спали. Все ждали, сжимая винтовки в руках, выступления чехословаков. Настроение наших было самое бодрое, приподнятое и даже радостное.
– Эх, хорошо бы, если бы чехи выступили. Надо им помять бока. Довольно поизмывались они над Россией, – так говорили наши офицеры, солдаты и казаки.
Чехи пробовали своими дозорами пробраться в Петровский Завод. Но, отогнанные нашими заставами, оставили эту затею.
На следующий день начали нам подавать поезда для отправки в Читу.
Довольные, как дети, садились господа офицеры и стрелки в теплушки, лошадей грузили в открытые платформы-углярки; на весь корпус дали всего-навсего один вагон третьего класса. Но и за то мы говорили спасибо от души. Ведь впервые за полтора месяца после Красноярска русские войска получили возможность воспользоваться своей собственной, русской железной дорогой.
Чехи пробовали и на этот раз протестовать, симулировали даже угрозу, но атаман Семенов с помощью дружественных японцев быстро привел этих шакалов Сибири в спокойное состояние, пригрозив, что если со стороны чехословаков последует хоть одно враждебное действие, то ни один из эшелонов не пройдет в полосу отчуждения.
Чехи притихли. А наши войска двинулись дальше на восток по железной дороге. Не хватило составов только для конницы: 1-я кавалерийская дивизия и казаки пошли походом долиною реки Хилок. Насколько был тяжел этот бесснежный путь, можно судить по цифрам: только за пять дней их марша от Петровского Завода до Читы погибло около 30 процентов лошадей.
Железная дорога охранялась японцами. Но, даже несмотря на это, было несколько попыток устроить крушения. В одном месте подорвали путь, портили стрелки, устроили взрыв небольшого моста как раз в момент прохода броневика «Забайкалец», который двигался непосредственно перед поездом моего штаба. Японские саперы быстро исправляли все повреждения; все их части представляли собою отличные организмы, не развращенные революцией, не испорченные демократизацией, так не похожие на остальных представителей наших бывших союзников. Дисциплиной они были проникнуты до того, что не было случая неотдания чести не только своим офицерам, но и нашим.
