Что касается последней подлунной сферы, то Фракасторо отмечает, что предполагать ее – не в новинку, ведь ее существование допускали уже Сенека и другие философы для объяснения движения комет. Более того, он правильно сделал, что допустил движение комет ниже Луны, так как впоследствии (когда Тихо Браге убедительно доказал, что кометы более удалены от Земли, чем Луна) это стало одним из самых сильных аргументов против концепции твердых сфер, что кометам приходится проходить сквозь них со всех сторон. Фракасторо описывает несколько комет, которые наблюдал сам, и делает важное замечание, что хвосты комет всегда повернуты прочь от Солнца. В этом, во всяком случае, он был прав.
Таким образом, количество сфер в теории Фракасторо следующее:
8 несущих звезды и планеты,
6 для суточного вращения и прецессии,
10 для Сатурна,
11 для Юпитера,
9 для Марса,
4 для Солнца,
11 для Венеры,
11 для Меркурия,
6 для Луны,
1 подлунная сфера.
Всего 77. Но Фракасторо прибавляет, что Солнцу совсем не помешали бы еще две сферы, что в итоге дало бы всего 79 сфер. И эту систему он считал более разумной, чем у Птолемея!
Одновременно с Фракасторо и, по-видимому, совершенно независимо от него с гомоцентрической системой выступает молодой человек Джованни Баттиста Амичи, издавший небольшую книгу в Венеции в 1536 году. В конце ее автор называет себя двадцатичетырехлетним уроженцем Козенцы, родившимся после смерти своего отца, которого звали так же. Он погиб в Падуе в 1538 году и не опубликовал ничего, кроме этой маленькой книги, которую полностью игнорировали все историки астрономии, быть может, потому, что автор, в отличие от Фракасторо, не приобрел известности другими своими сочинениями. И все же его книга заслуживает лучшей участи благодаря ясности своего слога и тому, что автор не ограничивается сферами с осями, расположенными под прямым углом друг к другу, но рассматривает проблему с более общей точки зрения. В остальном же он отчасти сходится с Фракасторо; для объяснения суточного вращения планет он не предполагает по одной сфере на планету и дает то же объяснение, что и его соотечественник, изменению видимого размера Солнца и Луны, а также яркости планет. Зимой Солнце кажется больше, потому что его свет проделывает более долгий путь, чтобы достичь наблюдателя на поверхности Земли, и в квадратуре Луна кажется больше, потому что в это время, как и в полнолуние, она не может растворять испарения, и потому воздух больше наполняется туманом. Рассмотрев в первых шести главах теории Евдокса, Каллиппа и Аристотеля, он замечает, что природа не знает таких вещей, как эпициклы и эксцентры, и далее излагает свои собственные идеи. Сначала он показывает, что если у нас есть две смежные гомоцентрические сферы, оси которых расположены под прямым углом друг к другу, а полюса внешней движутся на некотором расстоянии по обе стороны от среднего положения, то движение на внутренней сфере будет попеременно ускоряться и замедляться. Но затем он демонстрирует, что, если полюса обеих сфер находятся в n градусах друг от друга и если одна вращается в два раза быстрее, чем другая в обратном направлении, они будут производить колебание на дуге 4n°, и в этом выказывает себя способным учеником античных мыслителей. Солнцу достаточно четырех сфер, но Луне и пяти планетам (которые он сводит в одну группу) требуется больше. Сначала он говорит, что, если Луна перемещается на эпицикле, она не всегда повернута к нам одной и той же стороной (потому что, в соответствии со средневековыми идеями, тело должно быть всегда повернуто одной и той же стороной к центру движения), и, следовательно, другие планеты тоже не могут иметь эпициклов, так как небесные тела похожи во всех отношениях. Чтобы заменить действие эпицикла, он дает им первые четыре сферы. У самой высокой полюсы находятся в плоскости орбиты (наклонной окружности, как он ее называет), и она движется с севера на юг со скоростью, с которой двигался бы эпицикл. Под ней находится другая сфера, чьи полюсы в системе Птолемея удалены от полюсов первой на одну четвертую углового диаметра эпицикла в апогее и которая движется в противоположную сторону относительно первой с удвоенной скоростью. Дальше идет третья сфера, чьи полюсы находятся под теми точками второй, которые перемещаются взад-вперед, и она движется с юга на север. И наконец, у четвертой сферы оси находятся под прямым углом к наклонной окружности (в которой расположены полюсы третьей сферы), на наибольшей окружности которой прикреплена сфера планеты и время от времени производит видимое попятное движение. Только Луна вследствие очень быстрого движения своей четвертой сферы не движется попятно, а лишь замедляется.
Дальше Амичи нужно объяснить «изменения в движении Луны и разную величину попятного движения планет». С этой целью он помещает между сферами еще три, чтобы перемещать взад-вперед полюсы нижней и таким образом вызывать изменения в дуге попятного движения. Чтобы избежать чрезмерного увеличения широты, ему приходится добавить еще три сферы, таким образом получив по десять на каждую планету; а у Луны есть еще и одиннадцатая сфера за пределами других, чтобы обеспечить движение узлов. Но видимо Амичи понимает, что всего этого в конечном счете может оказаться недостаточно, поскольку отмечает, что требуются дальнейшие наблюдения за пятью планетами, чтобы установить значения того, что в его системе соответствует наклонам эпициклов. Наклон диаметра в аномалии 0—180° он объясняет еще тремя сферами, а для обликвации диаметра 90—270° (reflexio, как он это называет) он добавляет еще один набор из трех сфер!
[280]
Что касается неподвижных звезд, то Амичи верит в очень медленное движение девятой сферы (годовая величина не указана), а также в движение восьмой сферы, называемое titubatio, при котором ее точки равноденствия поворачиваются за 7000 лет на небольших кругах радиусом 9° вокруг точек равноденствия девятой сферы.
Печально думать, что этот молодой человек, очевидно большого таланта, которому жестокая судьба оставила этот единственный шанс отличиться, впустую растратил свои силы на бесплодные попытки приспособить к современным требованиям теорию, возникшую еще в младенческие годы науки. Его возраст не позволяет нам думать, что он мог быть учеником делла Торре, но все же есть вероятность, что Амичи, возможно, слышал об идеях падуанского профессора и разработал на их основе собственную полную систему. Бесполезно рассуждать о том, чего он мог бы достичь, если бы его жизнь не оборвалась так преждевременно; попытался бы он вычислить точные значения данных для своей системы, или его озарил бы новый свет, исходящий из комнаты фрауэнбургского каноника. Ибо в то время как в Италии, в центре цивилизации, Фракасторо и Амичи тщетно пытались вдохнуть жизнь в мумию, в то время как Кальканьини самым самодовольным образом делал вид, будто какое-то движение Земли, не требующие ее удаления от центра мира, могло разрешить все загадки звездного неба, в то время как Мавролико доказывал самым посредственным умам, что Земля никоим образом не может двигаться, тихий ученый на побережье Балтийского моря, на самой окраине цивилизации, готовился зажечь свет, которому суждено было осиять всю Вселенную и показать изумленному человечеству Землю, летящую сквозь пространство.
