– Значит, пойдем, раз обещала. Свету возьмем с собой?
– Лучше дедушку! Хочу дедушку, мама! Я соскучился.
– Тогда звони, узнавай, в какой день он готов есть с тобой мороженое.
Просто не будут ни о чем говорить. Как всегда, уже целых три года. Есть она. Есть Мишка. Есть его любимый дедушка… И ничего не поменяется. Разве кто-то виноват, что она оказалась такой дурой?
– Как дела, Женечка?
– Все хорошо. Обычно.
Ей не нужно отворачиваться. Нечего прятать. Она ведь не плачет. И даже пристальный взгляд не найдет на лице никаких следов.
А у него стали глубже морщинки, и виски кажутся белее. Стареет Мишкин дедушка. Как жаль, что родители всегда стареют.
– Почему ты ничего не ешь?
Мороженое. Такая смешная детская сладость. Для сына, это ведь он мечтал.
– Я перекусила с девочками на работе.
– Кофе остывает.
Она смотрит в почти нетронутую чашку. Горчит больше, чем обычно. Пусть.
Теплая шершавая ладонь сжимает пальцы.
– Я хотел бы сделать хоть что-то…
– Вы и делаете, – абсолютно искренне, даже придумывать ничего не нужно. – Вот, пошли с нами в кафе. Мишаня так ждал. Скучал. Да, малыш?
В родных глазках плещется радость. Перемазанный рот и совершенное довольство. И у нее разве есть право роптать на судьбу?
– Детка… Антон…
– Нет!
Вот – лучшее, что он может сделать для нее: просто молчать.
– Пожалуйста… Я не хочу ничего знать.
Черные глаза подозрительно блестят, а губы стянуты в тонкую линию.
– Как скажешь, милая…
Они рассмотрят целую папку рисунков, которые Мишка захватил из дома, поговорят о погоде, о ее работе и довольных клиентах, о поездке к родителям через несколько недель: слишком долго ждать лета. А за окном убегает день, накрываясь пушистым снегопадом, белые хлопья танцуют в дымчатом свете проснувшихся фонарей. Еще один день… Завтра – на шаг подальше. И наверняка станет легче. Однажды.
– Деда, ты отвезешь нас домой? А мама вчера приготовила тефтельки, и блинчики с утра остались. Ты же с нами поужинаешь?
Она улыбается в ответ на короткий взгляд. Конечно, не против. Только рада, если вечер затянется допоздна.
– Тогда вперед.
Снежинки вплетаются в волосы и не хотят таять. Целуют виски, трогают губы. Холодно. Ей нравится эта колкая боль. Пусть все что угодно болит снаружи, лишь бы не отзывалась внутренность.
Снег так непривычен для их южной зимы. Впервые в этом году. Гудят машины, проносясь мимо. Люди вокруг спешат домой. И ей бы спешить… Почему они не ушли немного раньше? Почему? Н-е-ет…
За несколько часов до этого
– Спасибо, Настя.
Кажется, это уже третья чашка за день. Или четвертая. Он пил не с целью взбодриться. Бессмысленное занятие. Никакой кофе не поможет уловить то, о чем говорили раскиданные по столу бумаги.
Может, он сошел с ума? Слишком мало спал последнее время, и разум неожиданно дал сбой? Или лекарства, которые приходится пить все чаще, произвели такой странный эффект?
Этого не могло быть. Ни в ночном кошмаре, ни в реальности. Ни в прошлой, ни в будущей жизни. Никогда. Никак. Отец не мог… Не мог… Это ошибка, грязная подстава, чья-то жуткая насмешка. Что угодно – только не правда.
Но бумаги подтверждали иное…
Их принес Никита – его друг и первый заместитель. Задержался в дверях, растерянно теребя в руках незнакомую папку.
– Чего мнешься, как девица? Что это?
Тот молчал и хмурился.
– Антон, я перепроверил все … раз двадцать.
– И?
– Прочтешь… сам.
Ему не понравился тон друга. Хотя до того, как посмотрел документы, казалось, что уже ничто не способно задеть. Даже проблемы на работе, возрастающие с каждым днем, выглядели только досадной закономерностью. Все было плохо, потому что по-другому не могло случиться.
Только так. Тупая боль в позвоночнике, которая с каждым днем все меньше поддавалась воздействию лекарственных препаратов. Равнодушие, накатившее удушающей волной. Впервые за свои тридцать с небольшим лет смотрел по утрам в зеркало – и не видел ничего. Неужели это он совсем недавно подбирал к рубашке подходящий галстук и следил, чтобы надетый в офис пиджак отличался от вчерашнего? Его действительно это волновало?
В самом деле имело значение, чтобы кофе варился лишь определенной марки? Элитной? Самой дорогой? Он теперь даже вкуса не мог различить. Да и пытаться не хотел. Какой там кофе, если сердце не получалось заставить реагировать на собственную невесту и ее беременность.
ЕЕ. Даже непонятные картинки на экране в кабинете врача не всколыхнули ничего в душе. Торопливая пульсация крохотного пятна очень мало походила на биение сердца. Или все дело в том, что сердца нет у него самого? Как иначе объяснить безразличие ко всему? С того мгновенья, как захлопнулась дверь в его квартире и слишком быстро начал таять тонкий аромат на простынях. По-прежнему пытался уловить хотя бы слабый оттенок, вжимаясь лицом в смятые подушки. Напрасно. Все закончилось, не успев даже начаться. Да и было ли вообще или только приснилось?
Кристина мечтала о тех временах, когда он вернется в их квартиру. Рассказывала о подготовке к свадьбе, трясла журналами, выбирая маршрут для свадебного путешествия. Он лишь пожимал плечами.
– Делай, что хочешь.
Какая разница, куда ехать, если это ничего не изменит? Мальдивы или Гоа? Да хоть Австралия! Цена его ошибки оказалась слишком высокой, чтобы оспаривать приговор. Чужая жизнь и собственное счастье? В чем виноват ребенок, который родится в мир без любви? Чем заслужил стать разменной монетой в нелепой игре родителей? Не нужен матери, а если еще и отец выберет не его…
Только какой он отец? Даже в мыслях не получалось назвать себя так… И все чаще вспоминалась хрупкая девушка из его юности и заволоченные слезами глаза в день свадьбы. Лишь сейчас осознал смысл слов отца о том, что Катя была не его сказкой. А тогда как был уверен, что открывает перед ней бесконечный мир! Не хотел слышать, как молило о пощаде ее сердце. Сейчас отчетливо понимал ощущения загнанного в клетку зверька. Только у Кати достало мужества и мудрости избавить их обоих от величайшей ошибки, в то время как у него на это нет права.
А Никита регулярно докладывал о новых проблемах в делах. Чьи-то продуманные шаги один за другим наносили удары в спину, срывая месяцами подготавливаемые сделки и нарушая планы, кажущиеся идеальными.
– Тебе надо поговорить с отцом, – настаивал друг. – Он должен знать о том, что происходит.
Что удерживало от этого разговора, и сам не понимал до конца. Отец много лет не вмешивался в вопросы его бизнеса, оставаясь руководителем компании лишь формально. На бумаге. Всегда на все хватало собственных сил, и сейчас был уверен, что справится, хотя желание бороться за что-то возникало все меньше.
