48
Еще целый день Мэнсону пришлось просидеть в выделенной ему хижине, и лишь один раз его уединение нарушила Дала — она принесла ему поесть и отвела в туалет. Вернее, она только показала то место на острове, которое жители деревни использовали как туалет, и Джеф был несколько смущен, поскольку до этого он выбирал его совершенно произвольно.
Деревенское отхожее место выглядело очень своеобразно. Вокруг него бегали быстроногие песчаные муравьи. Они пощипывали Джефа за ноги и торопили его, а когда он наконец ушел, муравьи туг же принялись за уборку.
«И никаких тебе очистных сооружений…» — оценил всю систему Мэнсон.
Едва он вышел из-за кустов, как возле него снова появилась Лала. Она отвела Джефа обратно, а на его предложение сходить к реке ответила отказом.
— Но почему бы нам не побродить по острову? Мне надоело быть запертым в четырех стенах.
— Нельзя, — покачала головой Лала. — Аюпа не разрешает. Может быть, позже.
— Слушай, а почему днем в деревне нет мужчин?
— Они охотятся.
— На острове?
— И на острове, и на том берегу, — махнула девушка в противоположную от базы сторону.
— А солдат они не боятся?
— Мы уже пришли, — сказала Лала, остановившись возле входа в хижину.
— Ты зайдешь?
— Зачем?
— Поговорить — время скоротать.
— Ты странный, Жефа. Злые люди вообще непонятны.
— Почему ты называешь меня злым человеком?
— Иди в хижину. Потом поговорим.
Джефу ничего не оставалось, как, пожав плечами, скрыться за циновкой. От нечего делать он снова улегся на лежанку и долго смотрел на подвешенные под крышей высохшие букеты. Не покидала мысль о побеге, но куда бежать на диком Танжере?
В конце концов Джеф пришел к выводу, что общество туземцев ему подходило больше, чем общество диких котов и водяных чудовищ.
«Надо ждать…» — вздохнул Мэнсон и вскоре заснул. Он снова проспал до самой темноты и так же, как и в прошлый раз, проснулся от прикосновения руки Лалы.
— Добрый вечер, — поздоровался Джеф, но девушка ничего не ответила и потянула его за руку.
Мэнсон последовал за своей проводницей, и они опять прошли через всю деревню. Возле некоторых костров в этот вечер царило оживление: женщины скребли кухонную утварь и обсуждали свои женские проблемы.
Поодаль, отдельно от женщин, у костров сидели мужчины. Застыв словно статуи, они неподвижно смотрели на пламя.
— Что они делают? — спросил Джеф у Лалы, но девушка пропустила этот вопрос мимо ушей.
Они подошли к жилищу Аюпы, и Лала, как и в прошлый раз, чувствительно подтолкнула Мэнсона внутрь хижины.
— Здравствуйте, мистер Аюпа Рад вас видеть снова, — кивнул Джеф. В ответ старик указал на прежнее место Мэнсона, а когда тот сел, начал говорить, будто не прерывал вчерашнего разговора:
— Внутри тебя, Жефа, я вижу еще большее зло. «Ну вот, опять он за старое…» — вздохнул Мэнсон и спросил:
— Что вы имеете в виду, мистер Аюпа? Что за зло?
— Это черное зло, которое стремится убивать и насыщаться кровью…
Старик замолчал, а Джеф стал принюхиваться к сладковатому аромату, который начал распространяться по жилищу. Белый дым струился из отшлифованного панциря черепахи и, поднимаясь к потолку, постепенно заполнял все пространство хижины.
— Зачем этот дым, мистер Аюпа? — забеспокоился Джеф.
— Он не принесет тебе вреда, Жефа, но поможет мне лучше увидеть твое черное зло.
«Похоже, старика заклинило…» — подумал Мэн-сон и почувствовал легкое беспокойство, что-то вроде раздражения, постепенно переходящего во вспышки короткого гнева. Где-то далеко в сознании промелькнула трусливая мысль — выскочить из задымленного жилища, но некая сила заставила Джефа терпеть и оставаться на месте.
Аюпа поднялся из своего темного угла и стал приближаться к Джефу. И по мере того как он выходил на освещенное лампой пространство, Мэнсон убеждался, что Аюпа не так уж стар. Он совершенно не горбился, его кожа казалось упругой, а глаза молодыми. Вот только длинные волосы выдавали его возраст — они были совершенно седы.
Вместе с дымом хижина стала наполняться нестерпимым жаром. Штаны и куртка Мэнсона мгновенно пропитались потом, а лицо покраснело.
Аюпа стоял уже в трех шагах и, слегка щурясь, вглядывался в Джефа, словно тот был стеклянной игрушкой. Кровь гулко стучала в ушах, и ритм сердца заслонял собой все окружавшие звуки. В какой-то момент Джеф перестал видеть Аюпу и перенесся на незнакомое плоскогорье
Со стороны моря дул ветер, и Джеф различал в нем множество разных запахов. И самый главный из них — запах диких лошадей.
Джеф пошел против ветра, затем побежал. Запах то пропадал, то появлялся вновь. Было время отлива, и табун передвигался вдоль линии прибоя, где лошади подбирали йодистые водоросли.
Вскоре Джеф уже несся, перемахивая через скальные обломки и поваленные бурей стволы сухих деревьев. Там, возле песчаных дюн, уже темнело очертание растянувшегося табуна, и запах конского пота приятно щекотал нос.
Мозолистые лапы затопали по плотному песку, и, не замечая сухих колючек, охотник рванулся к добыче. В табуне его тоже заметили, и, развевая по ветру нечесаные гривы, лошади понеслись по мокрому песку, храпя от ужаса и взбивая пену набегавших волн.
Джеф сделал стремительный рывок, и его передние конечности вонзили когти в спину жертвы. Лошадь сделала еще несколько шагов и упала, перекувыркнувшись через голову, а Джеф ловко соскочил на песок, чтобы уберечься от случайного удара копытом.
Спустя секунду клыки сомкнулись на горле жертвы, и Джеф ощутил безумное ликование. Неожиданно его затошнило, и он пришел в себя…
Аюпа уже сидел в своем темном углу, а дурманящий дым рассеялся и вышел через отверстие в крыше.
— Ты видел? — спросил старик.
— Видел… — хрипло отозвался Джеф.
— Теперь ты понимаешь, о чем я говорил?
— Да, понимаю.
— А знаешь ли ты, чего тебе следует бояться? — спросил Аюпа.
— Пока мне многого нужно опасаться…
— Ты не понял. Тебе нужно бояться слова.
— Слова?
— Да, Жефа, тайного слова. Стоит тебе его услышать, и ничто не спасет тебя. Ты не достигнешь той силы и легкости, ты не побежишь и не нападешь. Ты умрешь, истекая нечистотами и испорченными соками тела…
— Но я… — начал было Джеф и, спохватившись, замолчал, едва не сказав об одном успешном превращении.
Черты лица старика едва проступали из полумрака, но Джеф заметил, что Аюпа усмехнулся.
