И вновь стало тихо. Разве что за окном послышались крики магистра Керона, которому было совершенно плевать, что ночью был бал и никто не спал, он все равно требовал построиться и — «В лес! Живо! Нежить не ждет!». Нежить как раз подождать могла, ей сон не требовался, в отличие от адептов, но профессора такие мелочи не смущали.
Когда крики на улице стихли, Норт спросил:
— Ты предлагаешь оставить Рию в Некросе?
— Я настаиваю на этом, — спокойно подтвердил лорд Гаэр-аш.
Лично я с трудом подавила желание отреагировать на его слова, но молчал и Норт.
— Давай еще раз, — сдерживая раздражение, произнес ректор. — Риа Каро — темная лошадка в прямом смысле этого слова. На ней нет защиты, как некромант — ниже среднего уровня, и по боевке ты ее не натаскал. Она слабейший игрок команды, Норт, и в то же время — первый кандидат на уничтожение в случае, если хоть кто-то узнает о ее способностях. А о них узнают. Поверь моему опыту — узнают. Риаллин выдаст себя сама. Она неопытна, наивна, импульсивна, в довершение к вышеупомянутому — очертя голову бросается на защиту любого из вас. И ей бесполезно что-либо говорить — в критической ситуации Риа мгновенно расставляет приоритеты, и ваши жизни по какому-то проклятому, не поддающемуся моему пониманию принципу для нее важнее ее собственной.
Помедлив секунду, Дастел хрипло переспросил:
— Жизни… нас всех?
И откровенно издевательский смех Гаэр-аша, который, мгновенно оборвав себя, язвительно поинтересовался:
— А ты надеялся на что-то иное?
Ответа не последовало.
И тогда глава Некроса все так же насмешливо произнес:
— Норт, если Риаллин и любит тебя, то вовсе не как женщина, уясни это.
— Звучит странно, не находишь? — зло ответил Дастел.
— Соотнеси с информацией, что мы обсуждали выше, и любые вопросы о странностях отпадут, — холодно произнес лорд Гаэр-аш. А затем добавил: — Есть в вас что-то схожее, Норт, из тебя мы старательно, но не имея знаний и потому не слишком успешно, лепим будущего короля, из нее, используя весь опыт, знания, технологии и даже запрещенную магию, вылепили прекрасную дочь. Идеальную во всех отношениях. Открытую, наивную, искреннюю, любознательную, умненькую, обаятельную и невинную. Умеющую дружить и ценить дружбу, но вот способную любить всепоглощающе и самозабвенно, как женщина любит своего мужчину, — едва ли.
Норт все так же напряженно молчал. И лорд Гаэр-аш тихо произнес:
— В тебе просыпается темный лорд, братишка. Истинный темный лорд. Жуткий собственник, как и все те, в чьих венах огненная кровь.
— Значит, и ты такой, — практически обвинительно высказал Дастел. — И если огонь в твоей крови полыхает сильнее с каждым днем, как и тот, что выжигает сейчас меня изнутри, мне следует ожидать очередной твоей попытки присвоить Рию себе? Так?
Тихая усмешка в ответ, и практически издевательское:
— Ожидать? Попытки? Норт, не глупи, ты прекрасно знаешь — если бы я захотел, она уже была бы моей. Скажу больше, малыш: в момент ее выгорания, когда я начал подмечать то, что не было столь очевидным ранее, соблазн проявить твердость и оставить девочку себе был крайне силен. И существует лишь одна причина, по которой я этого не сделал.
— Какая же? — разъяренно поинтересовался Дастел.
И получил короткий ответ:
— Ты.
Мне показалось, что после этого слова тишина в кабинете стала какой-то оглушительной. Просто оглушительной. Норт молчал, ректор также. И лишь спустя почти минуту, долгую, показавшуюся мне вечностью, лорд Гаэр-аш произнес:
— Ты мой брат, Норт. Единственный из всех кузенов, которого я в принципе воспринимаю действительно как брата. Для меня ты все еще тот маленький, не в меру серьезный малыш, что так радовался каждому моему приезду. Кто действительно искренне был рад мне… Ты и дед — вся моя семья.
Ректор помолчал и добавил:
— Я могу быть темным сколько угодно, Норт, но ты не Рик Тарн, которого я не раздумывая убрал с дороги, ты мой брат, и, если она выберет тебя, я пожелаю вам счастья.
* * *
Едва ли я осмыслила последнюю фразу, вновь медленно проваливаясь в сон. В книгу, которую читала в том сне — об артефакте Кхада. Перелистнув последнюю страницу параграфа, подняла голову и улыбнулась искоса наблюдающему за мной дяде Тадору.
Он сидел напротив, тоже на нагретом солнцем камне, щурился, запрокинув голову, и курил трубку. Свою странную трубку — черную, с черепом, у которого глаза всегда светились темно-зеленым, а дым выходил из раззявленной пасти. Временами мне казалось, что череп, то есть трубка, живой, но она была в руках дяди, и я не боялась.
— Вопросы? — заметив, что я закончила чтение, спросил Тадор.
Я вновь посмотрела на книгу. Вопросов, как ни странно, не было. Обычно они возникали всегда, роились, словно оттесняя от сознания другие, только бы прорваться и быть озвученными, получить ответ… Но не сейчас. У создателя артефакта Кхада была очень грустная история жизни. Гениальный мастер, совершивший сотни открытий, доказавший, что ударная сила артефакта зависит от степени проводимости материала, выдвинувший теорию о наличии своеобразной разумности у родовых, веками подпитывающихся артефактов… он покончил с собой ранним весенним утром, сидя на скамье в собственном саду, под цветущим деревом вишни. Это была официальная версия. Реальная отличалась кардинально — артефактор Кхад был казнен по приказу короля нашего Четвертого королевства за отказ от сотрудничества с короной. Приказ привели в исполнение некроманты из приближенного ко двору рода. Они убили его, затем подняли уже послушное их воле умертвие, и вот оно вскрыло все тайники, попутно убив всех домочадцев и слуг артефактора, а затем изобразило собственное самоубийство под цветущей вишней…
— Ну же, солнышко мое, где вопросы? — поторопил дядя Тадор.
Рядом в реке плеснула огромная рыбина, зеленой листвой зашумел лес, в траве неподалеку пискнула мышь, а следом закричали птенцы тетерева, и почти сразу появилась их встревоженная мать. Проследив за ее взглядом, я увидела змею, которая сейчас очень осторожно, стараясь не привлекать внимание дяди Тадора, отползала обратно в траву. Вообще, это был ее камень, и она любила здесь греться, но очень не любила нас с дядей. С месяц назад эта старая, внушительного размера кобра решила возмутиться нашим вторжением на ее территорию, после чего весь полдень, частично погруженная в стазис, служила учебным пособием для меня. Дядя Тадор лепил из нее и знак бесконечности, и круг, и даже указку, после чего отпустил, выведя из стазиса. Но кобра урок запомнила и теперь старательно избегала встреч.
— Ну здравствуй, ползучая, — насмешливо произнес дядя Тадор, взглянув на кобру.
Та зашипела для порядка, даже капюшон раскрыла, но частично и словно извиняясь, а после уже собиралась исчезнуть, но тут артефактор поднялся, спрыгнул с валуна и, указав на камень, добродушно сказал:
