— Конечно. А ты по мне не очень…
— Это потому, что ты грубый.
— А Хэнке, значит, нежный?
— Да что ты все Хэнке да Хэнке, — махнула рукой Лоретта. — Очень он мне нужен. Ой, смотри, представление начинается.
Лоретта все свое внимание переключила на сцену, а Энрике на соседей. Свет стал медленно гаснуть, и вскоре в зале уже ничего нельзя было рассмотреть.
Представление было совсем никудышное, однако Лоретте нравилось. Когда появился фокусник, она даже захлопала в ладоши, привлекая внимание клубной публики.
Прибежал официант и принес основной заказ. Блюда выглядели очень аппетитно, но Энрике совершенно не хотелось есть. Теперь он думал только о часах.
Фокусник ушел, унося с собой пилу, которой он распиливал свою ассистентку. Лоретта долго аплодировала ему вслед, а затем дали свет, и на сцену выскочили полуголые девицы.
Между тем соседи Энрике начали вести себя более раскованно, поскольку успели выпить весь аперитив. Возле них постоянно роились официанты, и Энрике невольно прикидывал стоимость их заказа. Получалось больше десяти тысяч.
Посол о чем-то спросил своего помощника, и тот, отдернув рукав, взглянул на часы. Энрике как током ударило — часы были очень похожи! Но мало ли похожих часов? Коррадо так впился глазами в помощника посла, что тот обернулся и посмотрел на Энрике.
Всего секунду они глядели в глаза друг другу, а затем Коррадо повернулся к Лоретте.
— Ну как тебе тарталетки?
— А? — не поняла девушка.
— Ты тарталетки пробовала?
— Спасибо, очень вкусно.
— А чего ты смотришь на этих девок? Неужели тебе интересно? Я понимаю, если бы по сцене скакали молодые мужики.
— Я хочу рассмотреть, что у них за туфли, — пояснила Лоретта. — Представляешь, так танцевать — никакие каблуки не выдержат. А у них ничего. Может, они железные?
— Туфли, что ли? — не понял Энрике.
— Да нет, каблуки. А ты почему ничего не ешь, Рико?
— Да что-то не хочется, — пожал плечами Коррадо, однако наколол на вилку маслину и прожевал ее, не ощутив никакого вкуса.
К соседнему столику подошел официант Он принес счет, и посол достал свою кредитную карточку Официант что-то сказал, и на лице посла появилось недоумение. Потом подошел метрдотель, и посол начал что-то объяснять, но как Энрике ни напрягался, ничего услышать он так и не сумел — играла музыка, и со сцены доносился стук железных каблуков. Девушки все еще танцевали.
А у соседей разгорался скандал. И хотя метрдотель по-прежнему улыбался, его улыбка становилась все более натянутой — было очевидно, что разговор шел о деньгах.
В музыкальном сопровождении наступила пауза, и Коррадо услышал слащавый голос метрдотеля:
— … член клуба «Трайдент» должен гордиться своим положением в обществе.
Услышанная Энрике фраза полностью подтверждала его подозрения.
Соседи расписались в какой-то бумажке, и ресторанные хищники от них отвязались. Помощник посла снова обернулся, и Коррадо наконец вспомнил, где видел и этого парня, и черного «посла».
Эти ребята работали в почтовой фирме «Доу-Форс». Той самой, у проходной которой Энрике провел целых две недели, надеясь найти потерянные часы
«Значит, все сходится», — боясь поверить удаче, подумал Энрике и, повернувшись к Лоретте, неожиданно для самого себя сказал:
— Знаешь, крошка, если выгорит еще одно дельце, получишь на шмотки пять штук кредитов.
— Правда?
— Правда, крошка.
— О, Рико! Я тебя обожаю!
26
Владелец «Доу-Форс», Дэниел Глосберг, сидел в своем кабинете и уныло смотрел в стену. Прямо напротив его стола на обоях красовалось прямоугольное светлое пятно. Раньше на этом месте висел портрет его жены — Виктории Глосберг, урожденной Ван дер Хааген, но теперь его там не было
В офисе уже был один портрет Виктории — небольшая фотография в рамочке. Она стояла между коробкой с сигарами и старым папье-маше. Однако этого ей показалось мало, и она заставила Дэниела повесить еще один — на стену напротив письменного стола. Она будто знала, что муж регулярно изменял ей со своей секретаршей, причем именно на письменном столе, и теперь строгий взгляд Виктории должен был удерживать вероломного супруга от дальнейших измен.
Как ни странно, портрет жены действительно стал оказывать на Дэниела отрицательное воздействие. У него перестало получаться.
Секретарша одевалась и с нагловатой улыбочкой покидала босса, а Глосбергу приходилось пить пиво — только так он возвращал себе чувство прежней уверенности.
В конце концов он не выдержал и решился убрать портрет Виктории на шкаф Теперь, если жене приходила мысль посетить офис мужа, Дэниел вешал портрет на место, а после ухода супруги снова забрасывал его наверх.
Новое ощущение свободы настолько понравилось Глосбергу, что он убрал и фотографию в рамочке, а в промежуток между сигарным ящиком и папье-маше поставил фигурку «Писающий мальчик» работы неизвестного художника.
Сейчас, когда Глосберг появился в офисе после двухдневного перерыва, на столе накопилось множество бумаг. Все они требовали его личного внимания. Тут лежали и предписания экологических служб, и взносы по взятым кредитам, и счета за ремонт судов, и прошения о повышении жалованья.
Дэниелу очень хотелось взять эти бумаги и забросить в измельчитель. Но это были текущие дела его собственной фирмы, и решать проблемы с помощью измельчителя было, увы, невозможно.
«Доу-Форс» едва давал четыре процента прибыли, и это стало отражаться на уровне жизни семьи Глосберга. Пришлось отказаться от нового дома в горах и забросить подальше элитные каталоги «Лайф». Виктория стала ворчать и вернулась к своей излюбленной теме — она требовала, чтобы Дэниел работал под началом ее папочки. Глосберг ненавидел эти разговоры и обычно восклицал:
— Что, торговать куриными ногами?
— Не ногами, а окорочками, — поправляла его Виктория.
И вот теперь наконец появилась возможность поправить свои дела. Сельскохозяйственная корпорация «Бати» предложила выгодное дело. Требовалось перебросить в новые колонии пятьсот килограммов семян масличного ореха анунга. Казалось бы, стоило радоваться, ведь за такой пустяк «Бати» предлагала пять миллионов кредитов, к тому же брала на себя страховку груза. Однако существовал еще «Маркос» — конкурент «Бати», который продвигал в новых колониях свой масличный орех — кетонг.
И теперь Глосберг оказался меж двух огней. Если он брался доставить семена, то становился врагом «Маркоса», если отказывался, навлекал на себя гнев «Бати».
«Что же делать?» — думал Дэниел, сжимая голову руками. До прихода представителя «Бати» оставалось чуть более получаса, и тревожное ожидание было мучительным. Чтобы как-то отвлечься, Дэниел нажал на кнопку вызова секретарши.
