«Вот так же и координатор Фенд, — подумал Паккард, — крутится весь день, что-то нагнетает, а спасти конкретных людей не может».
Настенные часы пробили ровно три часа. Перерыв закончился. Инспектор поднялся с дивана и стал собираться. Он надел китель, пригладил волосы и уже собрался выйти, когда заметил, что его ноги обуты в мягкие тапочки. Такого с инспектором еще не бывало.
«Нужно что-то менять в своей жизни, — решил он, — нужно что-то менять, а то так и останусь человеком, сделанным из шестеренок».
100
Двигаясь по поверхности платформы, опоры уиндера издавали жутчайший скрежет, который передавался всему корпусу судна. Стены и перегородки противно резонировали, и в пилотской кабине стояла ужасающая какофония.
Джек Холланд находился у лобового иллюминатора и наблюдал за тем, как его судно медленно разворачивалось в сторону заправочного терминала.
Около трех сотен перепачканных грязью людей изо всех сил налегали на деревянные брусья, при этом ухитряясь не залезать друг другу на головы. На платформе было так тесно, что уже двое повстанцев сорвались с платформы и разбились насмерть. Однако эти потери ни на секунду не прерывали работу, и командовавший операцией камрад Харрис продолжал подгонять людей:
— Давай, камрады, навались слева! Сильнее! Давай еще — хорошо!
Безликая масса людей кряхтела, стонала, наваливаясь на рычаги, и, если балка вдруг соскакивала, слышались крики придавленных.
Их спускали вниз и снова брались за работу, ведь с каланчи продолжал стрелять пулемет, не давая людям Чемуля и подошедшему полку Торпедо пробиться к арсеналу.
Устав смотреть в иллюминатор, Джек вернулся в пилотское кресло и стал раскачиваться, словно ехал верхом. Монотонность постоянных толчков и непрекращающийся шум, как ни странно, навевали сон и воспоминания о безмятежной жизни на Бургасе.
Улыбающаяся физиономия Байрона, нежный взгляд Сары, ее движения, легкая походка. Где все это? В будущем или в прошлом?
Последовало несколько толчков, и корабль развернулся настолько, что Джеку стал виден столб дыма, поднимавшийся от горевшего танкера.
«Если повернут еще на десять градусов, можно будет стрелять», — отметил Холланд.
В надежде на заправку уиндера, он был готов вступить в чужую и непонятную ему войну.
«Эх, мне бы баки залить, а там — только меня и видели! Получу денежки и забуду о Рабане, как будто его и не было».
Снова заскрежетали опоры. В коридоре послышались шаги, и в кабину влетел Харрис с потным, раскрасневшимся лицом.
— Ну что, камрад, видишь каланчу?
— Вижу, — кивнул Джек. — Теперь вижу. Скажи людям, чтобы спускались вниз.
— А зачем?
— А затем, что им может головы поотрывать. Харрис выскочил из кабины, и Джек услышал, как он командует:
— Вниз, камрады, вниз! Здесь никому оставаться нельзя!
Затем Харрис вернулся в кабину, и Джек заметил, что карманы длинноволосого набиты семенами.
«Наверное, уже целый мешок сожрал», — подумал он и сказал:
— Ну что, стрелять?
— Давай!
Холланд открыл заслонку и услышал донесшиеся снизу восторженные крики повстанцев. Они увидели обнажившийся ствол пушки.
«Как на спектакле. Наверняка еще и хлопать будут». Джек тронул джойстик, и перекрестие плавно поплыло по прицельному экрану. Когда оно остановилось на середине каланчи, Джек нажал спуск.
Первая цепочка снарядов легла точно в цель, и мишень заволокло пылью. Она висела плотной пеленой несколько минут, но потом ее снесло ветром. Холланд снова навел перекрестие и выпустил целую сотню снарядов. Теперь не только каланча, но и все пространство вокруг нее оказалось закрыто непроницаемой завесой.
— Здорово! — изрек Харрис, не переставая пережевывать семена.
— Они хоть вкусные? — неожиданно спросил Джек.
— Что? — не понял длинноволосый.
— То, что ты ешь, — это вкусно?
— Да не особенно.
— А чего же ты тогда жуешь?
— А тебе что, жалко?
В ответ Джек только пожал плечами и почувствовал, что очень хочет дать Харрису в морду. Это желание не покидало Джека все то время, пока ветер разгонял пыль.
С первого взгляда стало очевидно, что обстрел был удачным. Строение теперь больше напоминало попорченный временем пень, нежели стратегически важную высоту.
— Ну, врежь им еще разок, камрад Джек, и дело будет сделано. — Харрис забросил в рот новую порцию семян и начал с ожесточением их пережевывать.
Джек дал еще одну длинную очередь, и теперь можно было не сомневаться, что с пулеметными позициями было покончено.
101
Когда Джек и Харрис вышли из уиндера, толпа повстанцев радостно ликовала, подбрасывая вверх какие-то предметы. Присмотревшись, Холланд понял, что это выброшенные пушкой поддоны. По всей видимости, солдаты собрали их, чтобы сделать своими памятными знаками.
— Да здравствует камрад Дункан! Да здравствует камрад Харрис! Да здравствует камрад Джек! — кричали повстанцы, и Холланд чувствовал накатывавшуюся на него волну человеческого обожания. Это было так приятно, что Джек, сам того не желая, поднял руку и приветливо помахал кричавшим камрадам.
Радостное возбуждение улеглось, и все повстанцы, дружно достав тетради, принялись писать, устроившись прямо на земле.
— Что они делают? — удивился Джек.
— Они пишут о том, что сегодня увидели и что успели сделать, — пояснил Харрис и тоже достал из-за пояса толстую тетрадь в засаленном кожаном переплете.
— А зачем описывать все это в дневниках?
— Чтобы правильнее видеть мир и понимать его, — важно сказал Харрис. Он раскрыл тетрадь и послюнявил свой карандаш.
— Я написал про камрада Джека! — крикнули снизу.
— И я тоже! — отозвался другой человек.
— И я! И я написал!
«Ну вот, — подумал Холланд, — обо мне уже пишут. Может быть, это не так плохо? В любом случае буду считать это добрым знаком».
102
Энрике Коррадо отер с лица пот и, бросив взгляд на ставший бесполезным «протос», тяжело вздохнул. Он экономил патроны, как мог, но все же они закончились.
Пришлось выбрать другое оружие, благо в арсенале его было в достатке. Коррадо подобрал себе автоматический дробовик и пошел обходить этажи арсенала.
Повсюду в коридорах лежали раненые. Помогать им было некому, и ходячие ухаживали за теми, кто был не в состоянии двигаться.
Тех, кто еще мог держать оружие, оставалось не более сорока человек, и теперь на них ложилась двойная нагрузка; державшая противника пулеметная позиция была уничтожена, и обломки каланчи валялись в радиусе двухсот метров.
