– Ты не собираешься приезжать к брату? Даже теперь, когда вашего отца нет в живых?
– Не вижу причин. – Рейф пожал плечами.
Какой лжец! И его поцелуи – очевидное тому доказательство. Он ведь был переполнен эмоциями! Да, возможно, он не чувствовал привязанности к кому-либо, – какие-то чувства у него все же были. Пусть Рейф не принимал ее приглашения на протяжении многих лет, но теперь-то она не сомневалась: он не игнорировал их полностью.
Они спустились на нижний этаж. Эллингворт по-прежнему сладко спал в тачке. Или не спал? Клио вдруг встревожилась: бульдог лежал абсолютно неподвижно. Затаив дыхание, она коснулась его шерстки, но та оказалась теплой. Она почесала песика за ухом, и тот заворочался, потом зевнул.
Собравшись с духом, Клио сказала:
– Знаешь, Рейф, мне кажется, собачка доживает свои последние месяцы, если не дни… И скоро ты останешься совсем один. Когда умерла моя мама… Не знаю, что бы я тогда делала, если бы не сестры. Рейф, ты что, не хочешь разговаривать?
Он отвернулся.
– Нет, не хочу.
– Уверен? Иногда это помогает.
– Мне не нужна помощь. Я много лет назад перестал считать старого маркиза своим отцом, а он никогда не относился ко мне как к сыну. Я всегда был ошибкой… паршивой овцой. – Рейф ухватился обеими руками за рукоятку тележки, затем поднял голову и, взглянув вверх, проговорил: – Так вот, что бы там ни произошло, я не подпишу твои бумаги. А если хочешь указать мне на дверь…
– Нет-нет, – перебила Клио. – Я хочу, чтобы ты остался.
– Не старайся быть вежливой. Только не со мной. Зря потеряешь время.
– Я вовсе не проявляю вежливость, – пробурчала Клио. Тихо вздохнув, добавила: – Ты, Рейф, – совершенно невыносимый человек.
Неужели он думал, что сумеет ее обмануть?! Ведь достаточно одного взгляда на него, чтобы все понять. Он вроде бы давал понять, что в любой момент может покинуть замок – и в то же время его глаза молили о том, чтобы она позволила ему остаться. Кроме того… У нее имелся тайный план.
Как бы Рейф это ни отрицал, ему все равно нужна была семья, нужны были близкие люди, к которым он мог бы приезжать на Рождество и Пасху. И Клио очень надеялась, что если она удержит его в замке еще на какое-то время, то он сам все поймет.
– Я хочу, чтобы ты остался, Рейф, – повторила она. – Потому что мы с тобой заключили сделку. Один раунд еще не определяет исход поединка. Мне необходима твоя подпись на документах, и я не намерена сдаваться. – Последние слова относились не только к бумагам. – Что же касается поцелуев… – Она вздохнула. – Ты прав. Давай о них забудем.
Глава 7
«Забыть о поцелуях? – думал Рейф. – Это легко сказать, а сделать намного труднее, если вообще возможно».
После тех поцелуев прошли уже почти сутки, а Рейф до сих пор о них думал. Думал он об этом и сейчас, когда они с Бруизером и сестрами Уитмор стояли в маленькой замковой часовне. Утром он пробежал двенадцать миль, а затем совершил заплыв в ледяном пруду, но, увы, не помогло: он по-прежнему вспоминал эти проклятые поцелуи. И он не мог не смотреть на нее. А она ни разу не взглянула в его сторону. Очевидно, злилась на него. И имела для этого все основания.
Хуже всего было то, что ему нравилась рассерженная Клио. Она становилась выше ростом, поскольку все время гордо вскидывала подбородок и расправляла плечи. А ее чудесные глаза метали молнии. Для поединка на ринге она находилась в отличной форме. А вот для замужества…
– Дорогие влюбленные, – проговорил Бруизер, стоявший у порога часовни. – Мы собрались здесь по радостному поводу. – Он улыбнулся. – Вы готовы возрадоваться, мисс Уитмор? Готовы быть ослепленной великолепием перспектив?
– Я… не уверена, – пробормотала Клио.
– Мисс Уитмор вполне готова возрадоваться, – заявил Рейф, бросив в ее сторону строгий взгляд. – Она сама мне об этом сказала. Вчера…
И тут она наконец-то взглянула на него. «Мы заключили сделку. Ты не забыла?» – мысленно обратился к ней Рейф.
– Очень хорошо, – кивнула она со вздохом. – Я ко всему готова.
– Прекрасно! – Бруизер широко раскинул руки. – Так вот, представьте себе, как мы украсим всю часовню белой тканью!
– О, мне очень нравятся такие украшения. Жаль, что на моей свадьбе их было маловато, – пробормотала средняя из сестер.
– Но ты же сбежала к своему Камбурну, – напомнила Клио. – Что, забыла?
Рейф открыл рот, собираясь спросить о чем речь, но тут же сообразил, что не стоит задавать такие вопросы. Не сказав ни слова, он сел на скамью, с недоумением спрашивая себя: «Каким же образом печально известный Ученик Дьявола дошел до такой жизни?» И даже не верилось, что он сейчас покорно сидел в часовне замка, слушая болтовню о тканях…
Господь милосердный, только бы никто не узнал, что он действительно думал обо всем этом.
Тут Дафна – в вихре лент, оборочек и рюшей – выбежала на середину часовни и воскликнула:
– Итак, давайте посмотрим!.. Наверное, мы закрепим тканевые банты на концах каждой скамьи. Это будет… один, два…
– Двенадцать, – подсказала Феба.
Младшая из сестер Уитмор, устроившаяся на скамье перед Рейфом, достала из кармана бечевку и принялась делать из нее фигуры – как в игре в «кошкину колыбель»
[4], только сложнее.
– Итак, двенадцать рядов, – сообщила она. – И следовательно… – Девушка пошире растопырила пальцы, показав что-то вроде веревочной решетки.
Рейф чуть привстал и, глядя ей через плечо, проговорил:
– Судя по всему, вы настоящий профессионал.
– В плетении узоров или в счете?
– И в том, и в другом.
– Да, верно, – без ложной скромности подтвердила Феба.
Рейф с любопытством наблюдал за ней. Он и впрямь был заинтригован. Из всех сестер Уитмор только Фебу он совершенно не знал. Она была совсем маленькой, когда он окончательно рассорился со старым маркизом и начал избегать семейных сборищ. И следовало признать, что она очень ловко управлялась с бечевкой. Да и в математике была сильна.
– Значит… двадцать четыре банта, – подытожила Дафна. – И еще фестоны для каждого окна. Сколько окон, Феба?
– Четырнадцать. По тридцать два стекла в каждом.
– Но вы ведь даже не посмотрели! – удивился Рейф.
– А мне и не надо. – Феба внимательно вглядывалась в узор, который у нее только что получился. – Так всегда бывает, когда речь идет о цифрах, формах и размерах. Я просто знаю, вот и все.
Рейф почувствовал невольное уважение к этой девушке. Ему-то самому учение никогда не давалось легко.
