– Я вправе судить его за все! Он бросил меня, забыл обо мне и жил, трахаясь со своей идеальной шлюхой! Мне по хрену, поняла? Я ненавижу его. И теперь тебя ненавижу за то, что ты его защищаешь! – она бросает в меня купальник, который бьет по груди и падает к моим ногам.
– Хорошо, можешь ненавидеть меня. Но ты совершаешь огромную ошибку, – тихо произношу я.
– Пошла вон отсюда! Пошла вон! – она начинает швырять в меня вещи, а я, кривясь от желания высказать все, просто разворачиваюсь, чтобы уйти. Но механизм защиты уже сработал, и я разворачиваюсь.
– Дура! Ты такая дура, Мел! Ты хоть понимаешь, насколько это отвратительно – знать, что ты не нужна своему отцу даже через восемнадцать лет? Нет, ты ни хрена не знаешь об этом. Ты играешь роль обиженной принцессы, но пора повзрослеть. Тебе пора увидеть все без своей призмы. Так посмотри на меня. Ты хочешь быть такой же, как я? Не стоит, уверяю тебя, что я чувствую себя отвратительно! Ты и представить не можешь, насколько я ненавижу себя, постоянно ищу в себе недостатки изо дня в день. Причины, из-за которых мой отец даже не хочет посмотреть на меня. Он даже ни разу не поздравил меня с днем рождения, а о встречах я молчу. А твой? Эрик приехал! Он, мать твою, приехал к тебе. Он понял, что кроме тебя у него больше никого нет. Все мы когда-то приходим к такому заключению. Ты нужна ему, нужна как дочь, как родной человек. А ты ведешь себя отвратительно по отношению к нему! – я срываюсь на крик, ощущая, как глаза предательски слезятся. Заметив, что подруга замирает от моих слов, я продолжаю: – Ты пожелала ему смерти, так? А теперь представь… ты только представь, что его не станет. И кто у тебя будет? Никто. Вот Элеонор ты ни капли не нужна, а Эрику очень. Он каждый день доказывает это, он смирился со всеми твоими замашками, даже с Ноа. А ты разве оценила это? Нет. Потому что ты считаешь, что лучше его. Нет. Нет. И еще раз нет. Никто не может быть лучше другого, ибо мы все разные! Он умрет, Мел! Ты будешь стоять там и смотреть, как его гроб опускают в землю, и вот тогда… в ту секунду ты осознаешь, какой глупой ты была. Только ничего не изменить, совсем ничего. Обратного пути не будет. Так зачем оставлять себя без опоры в этой гребаной жизни? Зачем обрекать себя из-за своих обид на одиночество? Почему сейчас не поставить крест на прошлом и не принять настоящее, чтобы в будущем ты не смогла винить себя за ошибки? Ты не ценишь того, что преподносит тебе судьба. Да если бы мой отец сделал то, что сделал Эрик, я бы плюнула на его заверения и нежелание видеть меня прошедшие годы. Я бы только радовалась тому факту, что он вот… вот рядом, только руку протяни и обними его. Я безумно завидую тебе… очень… до боли в груди. Я не могу смотреть, как ты разрушаешь себя. Я не могу смотреть на его лицо после твоих слов. Ты хоть понимаешь, насколько ты ужасно поступила? Да, он не идеален, но кто идеален? Никто, – я вытираю руками лицо, которое стало мокрым от горячих слез. – Подумай, что будет с тобой, если ты уедешь сейчас? Что будет с ним? Думаешь, он вернется к своей прежней жизни? Нет. Он потеряет ту, кого любит больше всех. И ты не хочешь видеть этого, потому что обижаешься. Так засунь эту обиду подальше, стань той, кем ты хочешь быть глубоко внутри. Ты должна принять его таким, какой он есть. Потому что он твой отец… твоя кровиночка… самый лучший мужчина на планете для тебя. Ты… да я хочу ударить тебя за все, что ты тут творишь. Думаешь, мне приятно это наблюдать? Приятно находиться тут, когда вы собачитесь, а я остаюсь между вами? Нет. Потому что это и моя мечта, моя гребаная мечта. Только вот для меня она оказалась неосуществимой, а ты… Господи, у тебя же такая возможность, а ты упускаешь ее. Если хочешь улетать, лети, но прежде подумай не своими эмоциями. А тем, что у тебя бьется в груди. Прими взрослое и взвешенное решение, кому ты нужна больше – Элеонор или Эрику. Ты просто ничего не хочешь понимать… – я глотаю слезы, не желая больше говорить, разворачиваюсь и вылетаю из ее спальни, оставляя подругу, ошарашенную моими эмоциями, одну.
– Хлои…
– Не трогай меня! – кричу я Эрику, вставшему с дивана, пробегаю мимо него и выскакиваю на веранду.
Мне так больно, так больно принимать то, что я сказала вслух. Все мои страхи были обнажены. Все желания. Все мечты. И я услышала их, и это так тяжело самой понимать, что никогда у меня этого не будет. Я буду одна, никогда не познаю отцовской любви. Да и вообще хоть какой-то любви.
Я бегу по песку, постоянно спотыкаясь, но я хочу исчезнуть. Я не хочу больше видеть… участвовать в их разборках, потому что я лишняя. Только я. Это их дело.
Глаза застилают слезы, я не успеваю стирать их, ноги путаются, и я падаю на колени. Закрыв лицо руками, я просто отдаюсь всей боли, что копилась годами внутри, словно очищаясь от этого мрачного желания быть хоть кому-то нужной.
– Хлои, пожалуйста, не надо, – мои плечи обнимают теплые руки, но я сопротивляюсь, уворачиваясь от них.
– Нет! Не трогай меня, – плачу я, оборачиваясь к Эрику, догнавшему меня и сидящему рядом на коленях.
– Это я виноват…
– Да! Ты! Ты виноват во всем! – от злости и бессилия перед своими желаниями я ударяю его по плечу. – Зачем? Зачем ты соврал? – кричу я, ударяя его снова, но он даже не двигается, смотря на меня.
– Нет, я не врал, – тихо произносит он.
– Я не верю тебе! Не верю! Ты не мог так поступить! – я уже не контролирую свой гнев, свои переживания, саму себя и обрушиваю на его грудь многочисленные удары, которые он принимает, пока во мне не остается сил и руки не опускаются.
– Почему? Почему не веришь? – шепчет он и ловит мои руки, придвигаясь ближе ко мне.
– Потому что я знаю… узнала тебя. И ты, сколько бы тебе ни было лет, не мог так поступить. Ты лучше, чем хочешь казаться, – всхлипывая, говорю я, поднимая к нему голову.
Он шумно выдыхает и в следующий момент притягивает меня к себе, обнимая, гладит по спине, целуя в волосы. Я слышу быстрые удары его сердца и не хочу больше притворяться.
– Скажи мне, расскажи, что тогда случилось, Эрик. Почему ты не приехал? – прошу я, пока он продолжает ласкать меня своими руками, губами.
– Я не могу, малыш. Не могу позволить себе сделать так, чтобы Мел ненавидела собственную мать. Я не могу, – сквозь стук своего сердца и шум в ушах от пережитых первый раз за всю жизнь таких ярких эмоций я едва могу расслышать его голос.
– Почему она должна ее ненавидеть? – удивляюсь я, хлюпая носом, и поднимаю голову с его груди. – Я знаю, что Элеонор…
– Кларисс, ее настоящее имя Кларисс, – перебивает он меня, а я хмурюсь, возвращаясь в первую ночь нашего настоящего знакомства.
– Ты… ты говорил тогда, что меня попросила Кларисс, – медленно произношу я, стирая слезы со щек.
– Да, я так думал поначалу, – кивает он, выпускает меня из рук, отворачиваясь, и садится на песок.
– Почему ее так зовут… не понимаю, – мотаю я головой, опускаясь рядом с ним.
– Мне было пятнадцать, когда я познакомился с Кларисс. Она была опытной, ну для меня опытной, потому что я был девственником. И я думал, что влюбился в нее, а на самом деле узнал, что такое секс. Мы занимались им везде, просто повсюду. Она говорила, как любит меня, и я отвечал тем же. Ведь я был так глуп и юн. А через два месяца она улетела, но мы обещали переписываться. Через месяц мне пришло письмо от нее с результатами обследования и заключением о беременности. Она просила помощи, а я запаниковал. Ведь я был звездой футбольной команды, я был единственным сыном, я был примером. А тут меня ошарашили тем, что я теперь буду отцом. Я испугался, признаю. И мне нет оправданий, что я так долго думал, как мне поступить. Пошел к отцу и рассказал ему все. Он запретил даже думать о ней, рассказал, что это не первая уловка, на какую я попадусь. Нельзя доверять женщинам. С тех пор наши отношения стали холодными. – Эрик замолкает, а я нахожу его руку, чтобы передать ему силу, которая есть во мне. Я чувствую, насколько ему сложно возвращаться в прошлое. – Через полгода я все же решил поехать, чтобы самому убедиться в том, что Кларисс соврала. Я сбежал из дома и добирался попутками, автобусами, поездами. Я должен был взять на себя ответственность, если все же у меня будет ребенок. Я приехал по адресу, указанному в письме, но… – он тяжело вздыхает и сжимает мою руку в своей. – Но я только встретился с ее родителями, которые кричали на меня, обвиняли в смерти дочери, угрожали. Она покончила с жизнью, забрав вместе с собой моего ребенка. Я вернулся домой, меня больше ничего не интересовало. Я винил себя каждый день, с утра до ночи. А в сумерках, когда спал… урывками… были сны, где я убиваю их, слыша крик и плач еще не рожденного малыша. Я перестал играть, жил в темном мире, уничтожая себя изнутри. Последний год школы я сдал экстерном, лишь бы уехать из дома. Я подал заявку в волонтеры в Африку, и меня приняли. Первым же рейсом я улетел туда, работал, строил дома, но вернулся через восемь месяцев. Точнее, меня перевезли из госпиталя, я сильно заболел. Я уверял себя, что это моя кара небесная за то, что я не успел приехать к Кларисс. Я не помню, как мне удалось выйти из депрессии, но помню маму, которая постоянно поддерживала меня. Я поступил в университет, практически забыл обо всем, но боль только притупилась, оставшись внутри. Я больше не верил никому, влюблялся часто и только на одну ночь. А потом погибла мама, заболел отец, и я обернулся, чтобы посмотреть на свои прожитые годы. Я остался один, тогда решил, что пора прекратить эту никчемную жизнь. Встретил Соню, познакомил с отцом, и он был счастлив, благословил нас. Только вот это был не я. После его смерти адвокат передал мне письмо от отца, где он написал, что моя дочь и Кларисс живы. Он знал об этом все восемнадцать лет, но не хотел, чтобы кто-то мешал мне. Он решил за меня, что эти люди лишние в моей жизни. Я злился, но сорвался и полетел. И я увидел Кларисс, теперь уже Элеонор. Она захотела наказать меня так, потому что я не прилетел по первому ее зову. Но я не мог тогда. Теперь же она ненавидит меня, как и дочь, которую я встретил в тот момент. А потом мне захотелось напиться, чтобы забыться и больше не слышать в голове голоса из прошлого, не видеть перед глазами строчки из письма. Там была ты, а дальше ты уже знаешь.
