День четвертый.
Слушать крики Сони и не отвечать, отворачиваться от любых попыток вывести меня на разговор. Уходить. Бегать от нее. Даже Мел бросила меня, уехав к Ноа, только бы не общаться с Соней. Искупаться в бассейне, чтобы заболеть и перебить эту боль внутри. Заснуть снова с бутылкой на веранде, и плевать, что идет дождь.
День пятый.
Сделать вид, что все хорошо, но не попросить прощения. Не за что. Видеть, что Соня совершенно не та женщина, которую я знал столько лет. Словно розовые очки… мои… сорваны. Все гнилое и черное.
День шестой.
Игра. Все вокруг меня играют. Соня стала покладистой и постоянно желающей затащить меня в постель, в которой я не сплю уже третью ночь. Мел улыбается, совершенно поглощенная своими переживаниями, даже не упоминает о ней. Смотреть на наше фото и сжать его в руках, бросая в огонь. Пламя тут же подхватывает карточку, сжигая дотла мое счастье. И сердце так же горит в нем, обливаясь горечью и болью.
День седьмой.
Убежать снова, притвориться, что работаю. Но лишь сидеть в отцовском кресле в офисе и делать вид. Вернуться домой за полночь и тихо пройти в ее спальню. Ее аромат выветрился, только вот я вижу ее эфирное тело, танцующее тут вместе со мной. Наши тела, лежащие на постели, и поцелуи. Притронуться к губам и улыбнуться, подойти к постели и забраться в нее, ощутив себя больным.
День восьмой.
– Скажи, это когда-нибудь пройдет? – я затягиваюсь сигаретой и выпускаю колючий дым, запивая его виски.
– Что именно? – уточняет Ноа.
– Вот тут, – я ударяю себя по груди, смотря на девушку, крутящуюся на шесте. – Тут давит.
– У тебя проблемы с сердцем? – переспрашивает друг.
– Да. Оно разорвалось, и я не могу дышать. Не могу думать. Не могу есть. Не могу жить. Я один, Ноа, – залпом допиваю алкоголь, наливаю новую порцию.
– Хлои? Ты по ней так страдаешь? Это твое тупое зомбиобразное поведение связано с ней? – удивляется Ноа, а я кривлюсь при упоминании ее имени. Я ведь даже не разрешал себе произнести его, воскресить на губах.
– Я не страдаю, я медленно умираю. Я не знаю, как прекратить это. Сначала хотелось разорвать ее, убить, придушить. А сейчас так давит, что я не хочу двигаться никуда. Понимаешь, словно оторвали кусок от меня. Необходимый жизненный кусок, и я не умею без него дышать. Я как будто в каком-то лабиринте, из которого не могу выйти, – бормочу я.
– Эрик, ты любишь ее, да? Это и есть та самая любовь, которая убивает?
– Не знаю, – качаю я головой. – Но первый раз за все время я понимаю отца, не желающего лечиться, только бы воссоединиться с мамой там, где прекрасно.
– Так поезжай к ней. Почему ты тут? Почему она улетела? Что тогда случилось? – спрашивает он.
Я сглатываю ком из воспоминаний и заглушаю томление по ее теплу в алкоголе и новой сигарете.
– Я стар, Ноа. Для нее я старый. Она никогда не чувствовала ко мне ничего, кроме похоти. Она играла со мной, мстила за то, что я сразу не признался, как она влечет меня. Она просто неправильная. Она порочная. Она такая пошлая, – я смеюсь, словно сумасшедший, хрипло и горько одновременно. – Она не моя.
Встаю с места и, пошатываясь, иду к выходу из клуба, туша окурок в пепельнице на чужом столике. Когда придет облегчение?
День девятый.
Приборы стучат по тарелкам, стол, сервированный идеально, свечи придают романтическую атмосферу, но я не тут. Я вижу ее, смеющуюся с Мел на кухне, как я кружу ее в Диснейленде, и я улыбаюсь этим видениям. Они меняются, и мы завтракаем. Дочь улыбается ей, она бросает на меня нежный взгляд, а я влюбляюсь все сильнее, наслаждаясь идиллией моей неправильной семьи.
– Мелания, не хочешь завтра со мной сходить в салон? – Голос Сони спугивает эти картинки, и я моргаю, возвращаясь в мрачную столовую.
– Мел, – бурчит дочь. – Но для тебя никак, даже не обращайся ко мне, потому что с его шлюхами я не обязана разговаривать.
– Эрик, ты ничего ей не скажешь? – взвизгивает Соня.
– А что я могу? – равнодушно отзываюсь я.
– Она твоя дочь, так воспитай ее. Я твоя будущая жена…
– Что? Ты? Не смеши. Ты никто, а вот я его дочь, ты правильно заметила, сучка белобрысая. И ты ему уже надоела, посмотри на него, больше недели он ходит, словно съел дохлую крысу. Только вот крыса эта ты и отравляешь всех тут! Пока тебя не было, у нас все было шикарно! А ты появилась, и меня блевать тянет, – зло отвечает ей Мел, бросая приборы на стол.
– Это ты смешна, деточка. Я вот как раз и останусь, потому что ношу под сердцем нашего ребенка.
– Что? – в один голос восклицаем я и Мел.
– Да, я хотела… хотела, чтобы все было красиво и по-семейному. А ты, – Соня указывает на дочь, пока я начинаю складывать мозаику, – вульгарная стерва, которую я вышвырну из своего дома! Поняла? У нас теперь будет настоящая семья, а ты лишняя. Ты лишняя!
– Это ты сказала ей, да? – спрашиваю у Сони и стараюсь унять ярость, разгоравшуюся с каждой секундой внутри.
– Кому? Эрик, любимый, я не понимаю тебя, – она наигранно моргает.
– Хлои. А я думал, почему же ты пригласила воровку картин и нахлебницу пройтись по магазинам. Ты ей это сказала, поэтому все так получилось. Ты соврала ей, чтобы она отказалась от меня, – я срываюсь на смех, пока лицо Сони багровеет.
– Да! Да, сказала. Потому что ей было пора сваливать отсюда, как и этой. Ты слишком заигрался с ней, пришло время выводить тебя из твоего путешествия по малолеткам! У нас будет ребенок! У нас!
– И от кого он? – интересуюсь я, потирая подбородок, и смотрю на этот подстроенный сценарий, коря себя, что сразу не догадался. Не понял, почему она так злилась на меня, давила на больные мозоли. Дурак.
– От тебя! С ума сошел совсем?! Ты же помнишь, мы ходили к доктору, и я потом в твое отсутствие, пока ты был в Далласе, спросила, есть ли шансы? Он сказал, конечно. И я предполагаю, что все получилось в последнюю ночь нашего пребывания в Мадриде, – заявляет она, а я снова начинаю смеяться.
– Эрик, что происходит? При чем тут Хлои? – повышает голос Мел.
– Потом, – отмахиваюсь я от нее, поворачиваясь к Соне. – Так вот, дорогая, это не мой ребенок. Я с удовольствием пошлю тебя на экспертизу ДНК, и мы узнаем правду. А трахались мы в Мадриде только раз, и то я не смог кончить, доводя себя до оргазма мыслями о другой. Кто же тут шлюха, а, Соня? Я попросил Торренса соврать тебе, чтобы не расстраивать. Пожалел. Мои шансы к зачатию равны всего пяти процентам, и вряд ли ты могла забеременеть от обычной смазки. Поэтому все, что ты тут наговорила, – ложь! И у меня есть дочь, а от тебя я никого не хочу. Убирайся из моего дома и из жизни, и я умолчу о твоих похождениях. Теперь меня ничего с тобой не связывает, как и с твоим отцом. Я расторгну контракты, а если скажешь хоть слово, то раздавлю тебя. Мое слово против твоего.
