Основная идея такова: если вас запереть на пару месяцев в клетке с едой, лишив при этом любой активности и социальных контактов, то неудивительно, что еда станет вашей основной радостью. А ведь часто именно такой клеткой для людей становятся жизненные обстоятельства. И сахар поначалу хоть как-то помогает им справиться с ситуацией (как и наркотики, и алкоголь), а впоследствии – приводит к биохимическим изменениям, влекущим потерю контроля (к счастью, обратимую) над его потреблением.
В социальных сетях можно встретить множество счастливых женских историй с мотивирующими фотографиями: сменила работу, нашла мужчину своей мечты, развелась с мужем, похудела-похорошела – и пироженки уже не привлекают. То есть «клетка» сломана, «химия» больше не нужна: найдены иные стимуляторы – любовь (и, соответственно, гормон окситоцин), востребованность, социальная поддержка. Такие прекрасные истории могут произойти со многими, но не со всеми. Речь о тех, кто в исследовании упомянут как «некоторые люди» – скорее всего, это аддикты (от англ. addiction – зависимость), те, кто по сути своей склонен к зависимостям, для кого сахар – способ заполнить жизненную пустоту и источник дефицитного дофамина. И проблема здесь не в сахаре, а в специфической структуре личности. Если таким людям удается завязать с сахаром, не решив при этом своих глубинных проблем, то их ждет новая зависимость, не важно от чего – от спорта, диеты или «правильной» еды. В этом нет их вины, лишь бесконечная, неутолимая боль.
Например, настоящее христианское видение греха говорит нам о том, что грех в первую очередь – болезнь
[97], проблема. Но не вина. Грех чревоугодия – не вина, это страдание из-за дефицита любви, которая заменяется в данном случае едой.
И, конечно, это касается не только сахара. Кстати, почему именно сахар? Скорее всего, именно он, а не другие продукты, быстро запускает глохнущий «мотор» радостей жизни.
К аддикции может быть генетическая предрасположенность (см. статью Genes and Addictions («Гены и зависимости»
[98])), кроме того, она может сформироваться под влиянием травмы. Например, если в период до пубертатного созревания ребенок существовал в атмосфере постоянных криков, скандалов, побоев, в страхе перед родителями, сверстниками, учителями, он начинает воспринимать этот уровень стресса (и его биохимических последствий) как свою норму. Отныне он будет нуждаться в постоянно высоком уровне адреналина и искать, как говорится, «приключений». Такому человеку нужна гиперстимуляция системы вознаграждения, чтобы полученное удовольствие хоть как-то пробилось к восприятию.
Кому хочется более научного изложения проблемы, тот может почитать, например, исследование Chronic Stress, Drug Use, and Vulnerability to Addiction («Хронический стресс, употребление наркотиков и склонность к зависимости»)
[99].
То есть наркотик (прямой взлом системы вознаграждения) или поведение, которое активизирует систему вознаграждения, являются способом отрегулировать свой химический дисбаланс, дотянуть мозг до состояния нормы, чего он сам не может достичь, считая точкой баланса совсем иное состояние.
Еще одно важное исследование о концепции «пищевой зависимости», которое хотелось бы упомянуть в рамках рассматриваемой проблемы, – Neurobiology of food addiction («Нейробиология пищевой зависимости»)
[100]. Один из выводов этого исследования таков: «Хотя еда воздействует на те же нейронные пути в нервной системе, что и наркотики, потребление еды также регулируется периферической сигнальной системой. Это усложняет понимание системы регуляции телом пищевого потребления и терапию патологических пищевых привычек».
Обратите внимание: «…потребление еды также регулируется периферической сигнальной системой». На мой взгляд, здесь и заключается причина конфликта между противниками и сторонниками идеи «сахарной зависимости». Как всегда, правы обе стороны, только каждая – на своей территории.
Сахар – большой хитрец. Он не только утоляет голод, но в больших количествах (что такое «большие количества», каждый понимает по-своему) умеет взламывать систему вознаграждения/мотивации, заставляя ее выдавать «халявные пряники». Наркотики, например, умеют только взламывать. По задумке природы, еда воспринимается людьми как нечто приятное, потому-то мы и мотивированы искать ее, кстати, как и секс. Если бы секс не приносил удовольствия, кто бы стал искать партнера, а потом еще и заниматься акробатическими трюками ради лишь одной великой идеи размножения?
Научиться различать эмоциональный и физиологический голод – очень важный шаг, но никто не гарантирует, что даже в момент озарения сахар потеряет для аддикта привлекательность
Но если человек – аддикт, то ему всегда мало «базовых настроек», ему нужно больше сахара, потому что обычная еда не настраивает его поврежденный «навигатор» на волну хотя бы базового удовольствия.
Работа органов пищеварения регулируется сигналами периферической нервной системы, то есть без участия головного мозга – он реагирует на них как управляющий: собрал информацию и принял меры. Услышав голод в желудке, он стучится в сознание: «Будь добр, добудь еды». Чем вы голоднее, тем больше просьба похожа на приказ. А параллельно (или отдельно) может поступить просьба от системы мотивации: «Сделай мне хорошо и приятно». И уже трудно понять природу неотвратимого импульса, заставляющего нас съесть кусок торта.
