«Черт, не мог еще чуток посидеть спокойно», – сказал я сам себе, ругая фрица. В небо ударила струя пламени, а я вдруг понял, что перестарался. Встав, я в полный рост рванул прочь. От взрывов топлива стало светло, как днем. Никто не стрелял мне в спину, я просто несся, правда грязь мешала, связывала ноги, но я пер как в последний раз. Когда сзади рванула моя закладка, ударной волной меня шибануло так, что перевернувшись в воздухе, я грохнулся на пузо. Из глаз искры брызнули, освещая мне путь, но вставать я не думал, вжался в землю, боясь пошевельнуться. Грохот разрывов от немецких снарядов напоминал артподготовку, причем я в ней непосредственный участник. Хоть и убежал метров на двести – двести пятьдесят, но вероятность того, что меня заденет, была очень высокой. Со свистом что-то проносилось мимо, едва ли не обдавая меня жаром. На секунду подняв голову, попытался осмотреться. Увидев впереди понижение местности, наверняка яма или ложбинка какая-то, я, продолжая вжиматься, все-таки решил отползти к ней. Уже будучи в яме, оказалось, это была воронка, я решил посмотреть на немецкий лагерь. Едва высунув голову, убрал ее со скоростью звука. Там, на позициях немецких войск, стоял АД. Зарево, наверное, из Берлина видно. Только сейчас я начал понимать, что я вообще сделал. Как меня не поймали фашисты, ума не приложу, а уж как не накрыло при взрыве, вообще чудо. Артиллерийские склады еще хлопали, когда я решил возвращаться. Уже начав движение на пузе, вспомнил, что обещал командиру «языка» привести. Осмотревшись, пополз обратно к лагерю. Была небольшая надежда, что смогу хоть раненого какого-нибудь найти. Все-таки кто-то из немцев был у танков, кто-то спал в палатках, не могли же все погибнуть. Снаряды уже перестали взрываться, но разлетевшиеся бочки с топливом еще здорово горели, освещая бывший лагерь. Я осмотрелся, трупы кругом вижу, но вот солдат, подававших хоть какие-то признаки жизни, нигде было не видать. Вытянув из кармана пистолет, забрал у офицера, что убил в церкви, я ползком двинул на обход бывшего лагеря. Обползая то горящие остатки топливных бочек, то трупы, причем некоторые были настолько изуродованы, что становилось тошно. Наконец через несколько минут я услышал слабый стон. Определив направление, пополз туда. Ух ты, да это ж цельный офицерик, вон погоны какие красивые. Кстати, опять эсэсовец, тут что, вокруг одни «черные»? Бегло осмотрел найденыша и, увидев кровь только на голове, был удивлен удачливостью эсэсовца. Его просто приложило чем-то по голове, больше видимых повреждений не было, только ссадина, правда, на полчерепа, но все же он был явно живой. Будучи без сознания, немец только тихо стонал, глаза его оставались закрытыми. Достал веревку и, связав руки за спиной немецкого офицера, стал хлопать тому по щекам. Подействовало, хотя и не сразу. Несколько раз открыв и вновь закрыв глаза, фриц что-то пробормотал.
– Чего? – наклонился я ближе к лицу врага. А, чего я у тебя спрашиваю, все равно ни фига не понимаю, надо тащить.
Осмотревшись по сторонам и убедившись, что в спину никто не выстрелит, хотя и видел разные шевеления, в основном там, где танки стояли, я медленно взгромоздил немца на спину, ну и тяжел же, зараза. Кстати, о танках, те вроде как стояли на месте, только вот их состояние было неизвестно, а вот артиллерии у фрицев больше нет. Штабель боеприпасов располагался рядом, и орудия раскидало по всему лагерю. Думаю, даже если техника слабо пострадала, то уж личный состав я хорошо проредил, тут и взрывы, и пожар. Топливо вон все еще горит, а людей что-то и не видно. На том месте, где договорились встретиться с Ваней, вместе с ним находились еще трое наших солдат. Передав им немца, сам побрел вместе с напарником сзади. Преследования, как я и ожидал, не было. А в расположении спустя почти час нас ждал не только наш командир.
– Это он? – спросил у капитана какой-то хрен с погонами подполковника. Николаев только кивнул.
– Здравия желаю, товарищи командиры. Боец штрафной роты Иванов, – представился я довольно нагло. С тех пор как попал во всю эту канитель, я вообще забил на инстинкт самосохранения при общении с комсоставом.
– Так это ты немцам Сталинград устроил в их лагере, в трех верстах отсюда? – спросил подпол.
– Чуток повеселился, гражданин подполковник.
– Товарищ, – попытался поправить меня подпол.
– Я к одному лейтенанту, что и состряпал на меня дело, обратился было со словами «товарищ лейтенант», так тот быстро мне объяснил, что я и враг народа, и вообще мразь, и не человек вовсе, а потому я должен обращаться только так – «гражданин».
– Да брось ты, парень! – заявил подполковник. – Ты тут таких дел наворотил, что шуму на всю армию. Мы сегодня в штабе целый день решали, какие силы высвободить на ликвидацию этой немецкой части, уж больно танков у них там много, а у нас здесь и нет ничего, а ты взял и в одиночку всех на воздух поднял.
– Я не один был, товарищи командиры, – попробовал вставить я.
– Ты вот что, боец, когда уходили, не видел, в каком состоянии техника?
– Честно? – я посмотрел на командиров. – Не видел. Но вот что народу там явно уменьшилось, это точно. Пока «языка» искал, трупов видел столько, что реально вспомнил Сталинград.
– Так ты что, еще и пленного взял?
– Ну да. Снаружи лежит, ребята сторожат. Да он тихий, контузило, видимо, всерьез, я его еле в чувство привел.
– Так что же ты молчишь? – Командиры бросились на улицу. Разговаривали мы в домике, что занимал капитан Николаев и взводные, а не на улице, поэтому командиры и не знали, что есть пленный.
Отправив меня отдыхать, командиры занялись допросом пленного, которого уже осмотрел наш фельдшер, как и думал, ничего серьезного у немца не оказалось, контузия и ушибы.
Подняли меня часов в семь утра. Вокруг уже была суета, но я, видимо всерьез устав, спал крепко.
– Сержант, подполковник Ерохин приказал на тебя бумаги готовить, будет ходатайствовать о переводе в обычную часть, говорит, что если ты и был виноват в чем-то, то искупил вину более чем.
– Спасибо, товарищ капитан.
– А мне-то за что? – искренне удивился командир. – Это тебе спасибо. Раскатали бы нас сегодня эти танки, даже пикнуть бы не успели. Мы все твои должники теперь.
– Ой, давайте не будем, а? – отмахнулся я.
– Только что вернулась разведка, из дивизии посылали, у немцев в лагере полная задница. Танки хоть и уцелели, но их спешно отгоняют назад, в сторону Луганска. Личного состава у этого батальона уже нет.
– Батальона?
– Именно, ты отправил на тот свет почти батальон противника, одной шашкой и одной гранатой, да это – подвиг! Я представление написал, но сам понимаешь, даже в обычных частях с наградами не шевелятся, а уж в штрафной…
– Да, наслышан. Мне, товарищ капитан, не нужно ничего, мои бы, сталинградские, вернули, а больше и не надо.
– Я читал твое дело, у тебя там «За отвагу», «Красная Звезда» и «За боевые заслуги». Немало, сержант, очень даже немало. Мне даже жаль терять такого бойца.
