Лес, как и положено, звенел от тишины. Лишь шум горящего костра нарушал девственную идиллию. Комары то ли нажрались, то ли тепло не любили, но у костра я сидел спокойно, не приставали. Оборачиваясь и постоянно прислушиваясь, я так и сидел, дожидаясь рассвета. На часах было около четырех утра, когда небо, наконец, начало светлеть. Это еще не рассвет, так, солнышко еще далеко, но я решил выходить. Спать мне не хотелось, пока ехали, выспался на несколько дней вперед, хоть это и невозможно. Затушив костер, еще и залил его из пруда водой, таская во фляжке, пожара еще не хватало, я двинул туда, где сквозь густые деревья начинало светлеть. На самом деле, я ведь не глубоко залез, шел от железки всего минут двадцать, хотя и сама железная дорога находилась, можно сказать, в лесу. Вышел я ни фига не к дороге. Это было небольшое поле, явно обрабатываемое людьми.
– Э-хе-хе, так я, видимо, рядом с людьми нахожусь, – произнес я вслух и побрел вдоль кромки поля.
Когда тянущаяся по правую руку полоска леса закончилась, невдалеке, может с километр всего, я увидел домики. В принципе, я не в бегах, это только в поезде нужно было хорониться, чтобы за диверсанта или шпиона не приняли, тут же можно уже вести себя спокойно. Я же обычный гражданин, формы на мне сейчас нет, она не вписывалась в мои планы по пересечению границы, я ее оставил в Москве.
Расстояние до деревни, а это была именно деревня, я преодолел минут за двадцать, осматривался по сторонам, вот долго и шел. Просто рано еще, испугаются еще люди. Однако я недооценил работоспособность деревенских людей. Едва взошло солнце, мужики в поле пошли, бабы по дому работают, все при деле.
– Здравия вам желаю, люди добрые, – обратился я к вышедшим навстречу двум мужикам, что шли от ближайшей хаты к полю.
– И тебе не хворать, мил человек! – отозвался один, что постарше. – Кто таков и откуда тут взялся?
– Ой, самому бы кто сказал, где я и откуда, – усмехнулся я, – ночью с поезда слез, в товарняке у нас отхожего не было, а поезд-то, тю-тю…
– Эка тебя занесло! – удивился все тот же мужичок, лет под шестьдесят. – Дорога-то далеко от нас.
– Так я брел полночи, вот к вам и вышел, даже жить захотелось, думал, все, так и съедят комары ваши, дюже они у вас злющие.
– Да уж, комары у нас знатные, – усмехнулся мужик, – Иваном Никитичем меня звать.
– Саша, – я протянул руку, а мужичок ловко ее подхватил и пожал. Крепко пожал.
– Ну, что, Саша, куды ж ты путь-то теперь держишь?
– Так известно куда, ехал-то в Архангельск, а теперь не знаю в какую сторону даже идти, один лес кругом, да комары.
– Рисковый ты парень, Саша, в лесу ведь не только комары, у нас тут всего хватает.
– Да вроде и не видел больше никого, и даже не слышал.
– Зверье от всего неизвестного стережется.
– Так же подумал, – кивнул я.
Меня пригласили в дом. Под нехитрое угощение беседовали мы с хозяином дома, а по совместительству еще и старостой деревни, ну, или как там это называется, мужичок-то просто сказал, что он тут за старшего, целых три часа, даже притомился. Иван Никитич оказался мужиком въедливым, да оно и понятно, тоже служивым когда-то был. Беседа была вроде и ни о чем, но в то же время меня начала напрягать. Староста явно хотел знать, отчего же вроде молодой парень, это я про себя, не в армии, то есть не на фронте. Чтобы не болтать тут зря до вечера, решил просто показать мужику документы. Тот читал их очень внимательно, наконец, кивнув, вернул бумаги.
– Значит, с фронта возвращаешься? – Ну, Иван Никитич, на фига же так грубо меня проверять.
– Да никак нет, устроился на железку, составы сопровождать, толку от меня немного, калечного-то, но на пустые поставили.
– Ясно, а чего же, от Москвы ехали, а поганое ведро себе не приспособили? – Вот же пристал!
– Почему? Было оно у нас, да только воды мало оставалось, мыть нечем, а у меня брюхо прихватило, вот и слез. Пока портки натягивал, опоздал.
– Угу, – промычал Никитич. Мужик он хоть и старый, но глаза блестят, как у молодого, – а что, у вас в нужник всегда с сидором ходят?
– Да это с фронта еще привычка, там ведь если оставишь, то можно больше и не найти свои вещи.
Когда допрос подходил к концу, меня пригласили к столу. Было ясно видно, что такой ранний обед был явно для меня. Наворачивая сваренную в котелке картошку, заметил в окно, что на улице собралась толпа. Человек двадцать, в основном бабы и дети, но были и мужики, в основном старые. Были правда и моего возраста, сразу два парня, но оба калеки, явно комиссованные, как и я сам.
Выяснив у местного старосты, в какой стороне Архангельск, начал вежливо отбояриваться от предложения остаться до утра.
– Иван Никитич, да меня же за прогулы шлепнут теперь, так еще и вас подставлю. Надо топать, бог даст, к вечеру дойду, чего тут тридцать верст, всего ничего, и поболее ходил.
Слава богу, обстановку на фронтах, да и о том, где я сам воевал, рассказал еще в начале беседы. Староста намылился меня подвезти, я не отказался. Лошадка, старая дохлая кляча, наверное, тихо помирала в стойле, а тут ее хозяин устроил ей этакую пакость. Конечно, до райцентра они меня, конечно же, не повезли, но верст десять мне сократили, заодно и дорогу показали. Топая и обдумывая про себя дальнейший путь, не заметил, как возле меня оказалась машина.
– Эй, парень! Чего, глухой, что ли? – Я встрепенулся и посторонился.
Мимо пропылила полуторка, а я вдруг «проснулся». Закричать не успел, машина, проехав несколько метров, замерла. Высунувшись из кабины, на меня смотрел пожилой водитель.
– Тебе куда, парень?
– Так в Архангельск иду.
– Садись, – махнул мне рукой водитель.
– Вам же вроде не положено? – подойдя к машине, спросил я.
– А-а, – протянул мужик, – кто здесь увидит? Ты-то, небось, не расскажешь?
– Что я, совсем дурной? – усмехнулся я и прыгнул на подножку.
Водитель был из Архангельска, ездил в какое-то село в пятидесяти километрах от города, продовольствие возил. Разговорились.
– Ты чего как чумной бродишь? Идет себе, даже не слышит, что машина едет, думал уж, ты глухой.
– Немного ошибся, батя, слепой, – улыбнулся я, – задумался просто, иду давно, устал чутка.
– Вона чего… – протянул водитель. Михалыч, так он просил себя называть, был откровенным искателем колыма. Ну, а что делать, времена тяжелые, каждый ищет возможность подхалтурить. Шпионов не боится, говорит, отродясь их здесь не бывало, да и чего им тут делать-то? Я, чуть подумав, спросил:
– Михалыч, а как же конвои, диверсанты-то могут и пролезть.
– Да те конвои приходят-то уже чуть живые, неужели фрицы еще людей сюда будут забрасывать, чтобы корабли уничтожать?
