Калмыков, действовавший дальше на востоке в окрестностях Хабаровска, возглавил Уссурийское казачье войско, убив законного претендента на это место
[142]. Грейвс отзывался о Калмыкове даже хуже, чем о Семенове: «Калмыков был самым отъявленным негодяем, которого я когда-либо встречал… Там, где Семенов приказывал другим убивать, Калмыков убивал своею собственной рукой, и в этом заключается разница между Калмыковым и Семеновым»
. Он терроризировал местное население и грабил поезда, когда ему заблагорассудится.
Американцы ненавидели кровожадных казаков в первую очередь потому, что ничего не могли поделать с их варварством
[143]. Неприязнь была взаимной. Калмыков повадился сбрасывать с поезда мертвых лошадей рядом с лагерями американцев, теша себя надеждой, что те будут держаться подальше, опасаясь зловония. Американцев удерживали от нападения на казаков условия их нахождения в Сибири, согласно которым они должны были всего лишь защищать чехов и скопившиеся во Владивостоке грузы. Таким образом, им приходилось терпеть оскорбления, не имея возможности ответить. Более того, когда американцы попытались заставить японцев приструнить казачьих генералов, те ответили, что об этом и речи быть не может, поскольку это будет являться вмешательством в дела русских. В своих воспоминаниях Грейвс ясно дает понять, что оказание поддержки казачьим генералам было ошибкой: «Следует помнить, что Семенов и Калмыков были бандитами и убийцами. Они были способны на любое преступление». Главным занятием этих двоих было препятствовать нормальной работе железной дороги, которую японцы призваны были защищать: «На территории контролируемых ими районов, Семенов в Забайкалье, а Калмыков в Хабаровске, эти двое постоянно чинили препятствия сообщению по железной дороге, нападали на инженеров-железнодорожников союзников, грабили поезда, захватывали оружие и другие ценные грузы, предназначавшиеся Омскому правительству [единый штаб белых] и осуществляли жестокие карательные операции в отношении местного населения, направленные на борьбу с партизанским движением, даже в тех местах, где партизан не было»
.
Почти невозможно преувеличить жестокие и кровавые деяния этих двух мятежных атаманов, пользовавшихся поддержкой лидера Белого движения адмирала Александра Колчака. (О степени кровожадности белых можно судить по опыту моего отца, Бориса Кугульского. Ему, бывшему офицеру, который после революции дезертировал и бежал в Одессу, в 1918 году случилось оказаться в штабе белых в Екатеринодаре, ныне Краснодаре, когда он подумывал о том, чтоб вступить в Белую гвардию, но отказался от этой мысли, увидев повешенных на телеграфных столбах вдоль дороги мужчин, у некоторых из которых во рту торчал их собственный отрезанный пенис. Его старый командир, полковник Левицкий, который пригласил его к себе на неделю, сказал ему: «Это коммунисты, они пытались захватить один из наших кораблей, а мы им не дали». Отцу, который страстно ненавидел большевиков до конца своих дней, тем не менее, претило подобное обращение с людьми, и он был тронут смелостью узников, которые громко проклинали своих палачей и, даже зная о своей неминуемой участи, не выказывали ни малейшего страха. Он отказался вступать в ряды Белой гвардии и, к счастью для меня, вернулся в Одессу, а оттуда бежал в Марсель и Париж). О том же писал и Грейвс: «Генерал считал, что одного утверждения, что человек — большевик, достаточно для того, чтобы заставить его исчезнуть»
.
Семенов, хваставшийся, что не может заснуть ночью, если не убил кого-то днем, организовал застенки, где ежедневно казнили тех, кого он считал врагами, а однажды в августе 1919 года в один день из пулемета было расстрелян целый поезд заключенных — 350 человек. В конце войны американская военная разведка подсчитала, что только в тот год Семенов казнил 30 000 человек. Калмыков был более скромен, но зато менее щепетилен. Считается, что им без суда было казнено по меньшей мере 1500 человек, а также он широко известен тем, что убил двух членов шведского Красного Креста
[144] и похитил деньги миссии. По словам одного из историков, Калмыков «хвастался, что ему никогда не наскучивает убивать, потому что он все время придумывает новые способы казни»
.
Эти двое были худшими, но не единственными военными преступниками среди белых. Например, генерал Борис Анненков, атаман Сибирского казачьего войска, в июле 1919 года во время погрома в Екатеринбурге вырезал 2200 евреев. Казаки, естественно, утверждали, что всего лишь отвечают на «красный террор», но это вряд ли может служить им оправданием. Колчак в период своего правления тоже не был чужд террора. Стремясь набрать на службу как можно больше новобранцев из числа сибирских крестьян, его офицеры силой уводили из деревень всех мужчин призывного возраста. Если те прятались, местных старейшин подвергали пыткам и убивали: «Некоторых били так сильно, что стены были забрызганы кровью. У других были сломаны руки и выбиты зубы… некоторых вешали, но не до конца, и потом отпускали. После всех этих издевательств, деревенских стариков расстреливали, сначала целясь по ногам, а потом в остальные части тела. Иногда на то, чтобы убить одну жертву, уходило по шесть и более пуль»
. Сергей Розанов, командующий армией Колчака на Дальнем Востоке, инструктировал своих подчиненных убивать каждого десятого пленника в деревне, жители которой отказываются выдавать местонахождение вожаков партизанских отрядов. Позднее Розанов убил, по меньшей мере, 500 человек во Владивостоке в последние дни режима Колчака. Как изящно отозвался Флеминг о кровавых расправах и бесчинствах с обеих сторон: «Ну, что сказать, черен и котел, и горшок»
. На самом деле, поддержка союзниками этих военных преступников была контрпродуктивна. По мнению генерала Грейвса, местное население видело, что именно присутствие иностранных войск позволяет казакам действовать безнаказанно, и потому его симпатии были на стороне красных: «Действия этих казачьих атаманов и других колчаковских командиров, находящихся под защитой иностранных войск, были самым большим вкладом в победу большевизма, какой только можно было придумать»
.
Летом 1918 года во Владивосток начали прибывать экспедиционные части союзников, и город погрузился в хаос — повсюду были люди в военной форме самых разных армий, которые не понимали, что они здесь делают. Британцы прислали до смешного неподходящий отряд, батальон Мидлсекского полка под командованием полковника Джона Уорда, члена лейбористской фракции парламента из города Стокон-Трент, активного участника профсоюзного движения, который являлся создателем и первым генеральным секретарем организации под замечательным названием Профсоюз строительных рабочих, каменщиков и разнорабочих. Как писал Питер Флеминг, батальон «состоял из людей, классифицированных В1 (то есть непригодных к действительной военной службе), и этот головной империалистический отряд нежно называли «грыжевым батальоном»
[145]. Более того, спешно передислоцировавшись из Гонконга, они прибыли к месту нового назначения в начале августа, не имея при себе самого необходимого, например москитных сеток, — серьезное упущение, учитывая особенности лета в Сибири. А их зимний гардероб составляли черные как уголь меховые куртки и шапки — не самый лучший выбор для войск, которым предстояло сражаться среди снегов (хотя, конечно, предполагалось, что они будут не воевать, а охранять чехов, что бы это ни значило).
