На тракте — старой, заброшенной почтовой дороге, часто проходившей параллельно железнодорожным путям, по которой нескончаемым потоком двигалась грязная измученная толпа военных и штатских, — картина была не менее ужасающей. Здесь основную массу составляли беженцы из самых бедных слоев общества — крестьяне, гнавшие с собой немногочисленную тощую скотину, сироты и нищие, у которых не было денег на билет или чей поезд не мог двигаться дальше: «Путники на тракте смотрели на поезда, как потерпевшие кораблекрушение люди, находящиеся на плоту, смотрят на проходящий мимо пароход, зная, что он их не подберет»
.
Самые чудовищные страдания выпали на долю тех, кто ехал в «тифозных поездах». Когда разразилась эпидемия, паника распространилась по всей магистрали. Когда подозревали, что в прибывавшем на станцию санитарном поезде есть тифозные больные, «железнодорожное начальство делало все возможное, чтобы пропустить его без остановки, совершенно не принимая во внимание, что пассажирам необходима помощь, продукты или лекарства. Часто люди, оказавшиеся в изоляции, умирали целыми вагонами»
. Трупы раздевали и, поскольку они быстро деревенели на морозе, складывали, как дрова, и оставляли до весны, чтобы похоронить, когда земля немного оттает. В одном только Новониколаевске красные, войдя в город, насчитали 30 000 погибших. По одной из оценок, во время отступления белых по Транссибу умерло около миллиона человек, и основная масса — от тифа.
Хотя Колчак не видел в пути всех этих ужасов, ему это не помогло. С его стороны было ошибкой довериться чехам, которые все еще контролировали западные участки дороги.
Через месяц после отъезда, по прибытии в Мариинск, расположенный в 965 км от Омска, Колчак получил от чешского офицера — простого подпоручика транспортной службы, подчинявшегося приказам сверху, — распоряжение перевести эшелоны Верховного правителя с приоритетной на общую линию. Чехи, делавшие все, чтобы их собственные войска получили доступ к скоростной линии, по мере продвижения на восток становились все более непопулярными среди местного населения и поэтому хотели публично отмежеваться от проклинаемого всеми Верховного правителя
[152]. Тот факт, что Колчаку понадобилось целых семь эшелонов, каждый из которых был так тяжел, что его тащили два паровоза, в то время как даже царь довольствовался одним, а Троцкий двумя, только подливал масла в огонь
[153]. Промучившись неделю в ползущем еле-еле поезде, преодолевавшем в день всего несколько километров, взбешенный Колчак совершил серьезную ошибку, отправив Семенову телеграмму, в которой приказывал остановить продвижение чехов к Владивостоку, при необходимости взрывая на Забайкальской линии мосты и туннели. Не говоря уже о том, что, по сути, это решение было равнозначно объявлению войны, оно к тому же было равно самоубийству, поскольку блокировало дальнейшее продвижение на восток самого Колчака.
И, что было хуже всего, телеграмма, хотя и зашифрованная, попала в руки чехов.
После нескольких недель превентивного заключения в Нижнеудинске, в 480 км от Иркутска, Колчаку было позволено продолжить путь на восток в единственном вагоне, но постепенно стало ясно, что все станции по пути следования находятся в руках партизан; в конце концов, место машинистов заняли люди с красными розетками в петлицах. Это не предвещало ничего хорошего для Колчака, которого по-прежнему охраняли чехи. Его сняли из поезда и отправили в Иркутск, где передали большевикам, которые только что заняли город. После трех недель допросов, материалы которых стали богатейшим кладезем информации для историков, его намеревались отправить для суда в Москву, но столкновения с арьергардными частями белых заставили опасаться, что по дороге им удастся его отбить. Вместо этого он был поспешно казнен на льду Ангары, а его тело сброшено в прорубь, пробитую специально для того, чтобы избавляться от трупов. Золотой запас также попал в руки большевиков
[154].
Союзники понимали, что с падением режима Колчака в Сибири им делать нечего. По иронии судьбы все, кроме японцев, покинули регион раньше чехов, которых они якобы должны были защищать. Британские солдаты, по-видимому, были глубоко огорчены тем, что им приходится покидать многочисленных собак, которых они приобрели за время своего пребывания, а американцы, будучи, несомненно, более страстными, больше внимания уделяли местным женщинам, а не псам, и потому увозили с собой на родину восемь жен, с которыми их прямо перед отправкой в массовом порядке обвенчал американский капеллан. Солдатам Хемпширского батальона по возвращении в Британию в качестве компенсации за ужасные условия, которые им пришлось вытерпеть, был предоставлен двухмесячный оплачиваемый отпуск. Британцы покинули Сибирь к январю, американцы — к апрелю, но и те и другие предоставили суда, на которых чехи, общим числом около 57 000 человек, смогли отплыть домой в сентябре 1920 года.
Японцы, однако, задержались. Они сохраняли контроль над небольшой территорией вокруг Владивостока, а позднее захватили южную половину острова Сахалин
[155]. На юге основные силы Белой армии при незначительной поддержке извне вели тщетную войну с большевиками и поначалу сумели подчинить себе значительную территорию. Но когда они были всего в 400 км от Москвы, началось контрнаступление Красной армии, в 1920 году закончившееся окончательным разгромом белых в Крыму. Остальные союзники к тому времени уже отозвали свои экспедиционные войска, и Восточная Сибирь осталась последним российским регионом, не входившим непосредственно в состав Российской Советской Федеративной Республики, как официально именовали созданное ими государство большевики. Дальневосточная республика, провозглашенная через несколько месяцев после гибели Колчака, задумывалась большевиками как «буферное» государственное образование между новым коммунистическим государством, РСФСР, и территорией, по-прежнему контролируемой японцами. Она должна была дать возможность разоренному войной краю восстановить экономику; столицей республики сначала стал Верхнеудинск, а затем Чита. Руководство Дальневосточной республикой осуществляли не большевики, а правительство, сформированное из представителей демократически настроенных группировок левого толка; однако обстановка в регионе оставалась нестабильной из-за того, что сконцентрированные во Владивостоке остатки Белой гвардии не признавали никакой формы власти, кроме правой диктатуры.
