— Шо беда? — понимая что слухи о гибели Иванково могут быть правдой, растерянно моргнул казак.
— Беда мужики, беда, — наконец выговорил конструктор. — Сейчас будем конструкцию чуть-чуть дорабатывать и на калибр двенадцать и семь переводить. Через два часа привезут.
— Ай-ай-ай… — протянул казак, схватившись за голову. — Ай-ай-ай…
Сосед сбоку слева, здоровый и по лицу видно добрый мужик, толкнул Георгия плечом.
— Ну ты расскажешь, что ли, нет?
— Не положено, — нашелся конструктор. — Потом скажут, а нам нельзя.
— А-а-а, — протянул сосед.
Обед продолжился, но уже менее жизнерадостно. Георгий был уверен, что им все расскажут про зомби и про всего лишь одну отбитую улицу, ведь он не один смотрел видеозапись. Погруженный в свои мысли он поел, когда уже было собрался уходить, здоровенный мужик что сидел слева протянул ему яблоко.
— На возьми, Гоша, яблочко. Это наше, с огородов, — басом сказал он.
Георгий слабо улыбнулся.
— Спасибо.
Глава 19. Путь в темноте
Неровные шероховатые выступы в тенях которых таилась темнота чернее самой ночи, слабое мерцание черных свечей, теряющих свой свет на мрачных каменных поверхностях, приглушенный равномерный шум двух источников и высокий массивный трон, на котором сидело не менее высокое существо, едва различимое в плавающем мраке. Когда то давно он был человеком, потом он долго, очень долго, слепо бродил в темноте не помня себя и не понимая смысла времени, гонимый голодом по одним и тем же кругам, не имея источников света, тепла и звука. Потом он что-то вспомнил и смог выйти на поверхность. Там он вдруг смог объяснить себе свое предназначение и свято верил в него, обращая в свою веру других, пока далекий отсвет прошлого, запечатленный на бумаге не напомнил ему большее, не напомнил ему кем он был еще до подземелий, и тогда он понял свое заблуждение и перестал быть тем, кто ведет за собой. Но сейчас, неизвестно кем брошенный жребий предлагает ему снова иллюзию выбора, либо уйти с этого трона, погибнуть, добровольно заморив себя голодом, сойти с ума в темноте и одиночестве, но сохранить многие жизни, либо остаться на троне и получить то, о чем он когда-то только мечтал — последователей которые придут добровольно и которых он сможет вести туда, куда захочет. Голода Лука не боялся. Про голод он знал все. Он мог выделить три самые страшные стадии голода. Первая стадия, когда человек испытывает голод это нормально, вторая стадия, когда голод испытывает человека, постепенно доводя его до края, срывая тормоза, ставя перед выбором съесть себе подобного или умереть, и третья стадия, когда голод испытывает голод, потому что человека в нем уже нет, человек уже становиться сторонним зрителем наблюдая за тем как умирает и разрушается его тело. Он доходил до последней, когда человек внутри перестает сопротивляться, отдаваясь на милость всего что окружает его и что находится в нем. И он победил. Колония больше не указывает ему когда и кого есть. Он знал что убивая голодом себя, он убивает и его мучителей, только одна мысль о том, что он уничтожает и поработившее его тело ДНК, облегчало саму мысль о смерти.
Но одиночество… Десятки лет в темноте и тишине… Оно сломало что-то в нем, оно поселило в нем отчаяние, сломало волю и здравый смысл… за что, за что он должен переживать это вновь? Почему ради спасения других он должен убивать себя? Особенно сейчас, когда появилась она. Та чья душа возможно испытала муки сродни его, та которая не боится самой смерти, возможно даже призывая ее. Та которая, так же как и он находится в одиночестве, возможно еще худшем чем он. Одиночество среди мира полного людей — худшая пытка. Худшая пытка потому, что среди всего многообразия выбора действительно нет того, кто бы соответствовал силе ее души, кто мог бы вместе с ней нести ее пламя, высоко держа его в руках, нежно закрывая если понадобиться от ветра и непогоды, разбивать встающие перед ней стены или разбиваться о стены вместе. Но никто не смог дойти до тех глубин, до которых дошла она, никто не смог защитить ее от того что досталось ей, и только поэтому ей пришлось разбиваться о стены самой, потому что больше никто… Пламя черных свечей молчаливо кивало его мыслям. Привлеченные столь долго горящим светом прилетели два ночных мотылька. Странно что они появились здесь. Один из них кружась над свечой слишком близко подлетел к ней и чиркнул крылом по пламени. Пустив едва уловимую струйку дыма опаленным крылом, он упал в темноту. Лука непроизвольно издал возглас, словно хотел предупредить его. Он встал и нашел светящееся в темноте серым насекомое. Положив его на ладонь он осмотрел крыло, которое было прожжено посередине. Второй мотылек тревожно летал над ладонью Луки, кидая беспокойную маленькую тень на лицо получеловека.
— Ну что же ты… — прошептал Лука.
Черные большие выпуклые глаза, длинные пушистые антенны усов, по форме напоминающие папоротник, мохнатые шевелящиеся лапки, безостановочные попытки перевернуться и улететь. Что-то это напоминало ему… Лилит. А кто тогда опалил ее и бросил в темноту? Он? Нет. Она уже была в темноте, до его появления. Тогда он — это беспокойно летающий над ней мотылек. Да.
Они с братьями могли передавать друг другу покрывало жизни, которое не было общим, но одинаковым у всех, это то что связывало их и многое позволяло почувствовать на расстоянии, но перед ним лежал мотылек, насекомое, даже не теплокровное. «— Что ж — подумал Лука, — я попробую…». Он видел что мотылек лежал не только на его левой ладони, но и в сером прозрачном поле его собственной руки, он буквально утопал в ней. Боясь навредить насекомому он осторожно протянул прозрачную эфирную капельку энергии с указательного пальца к брюшку, пытаясь нащупать какой-то код, приходящий на уровне ощущений, чтобы подсоединиться к энергетической оболочки мотылька. Но плавно льющийся с указательного пальца поток стекал с его тела, не находя зацепки. Давать оказалось труднее чем забирать. Он делал попытки еще и еще, на уровне, неподдающемуся пониманию человеческой части мозга сделать так, чтобы льющийся на мотылька поток стал ласковым и добрым, щекочущим и нежным. Наконец мотылек замер, перестав шевелить лапками, словно чувствуя что-то, отсвечивая черными выпуклыми глазками, входя в контакт с существом. Прожженное отверстие в крыле вдруг блеснуло ярко серым, не видимым обычному человеческому глазу светом и затянулось. В миг проросли прожилки скелета крыла, между ним натянулась прозрачная мембрана, тут же покрывающаяся серым узором. Лука быстро убрал палец, прервав контакт. Он не знал, точно, да и не хотел экспериментировать, вдруг избыток энергии убьет насекомое? Мотылек перевернулся, пополз по ладони, неверно перевешиваясь крыльями то в одну, то в другую сторону и вспорхнув крыльями полетел в темноту. Второй мотылек метнулся вслед за ним. Лука проводил их взглядом. Да он умеет не только убивать, а значит он еще может пожить на этой земле. На этой Большой Земле. Лука изобразил на лице что-то вроде улыбки, встал и пошел к источнику. Он не был особо голоден, по крайней мере внутренне волнение в ожидании Лилит сжигало его сильнее, но он не хотел, чтобы приступ застал его не в то время и не в том месте.
