— Черт возьми! — нахмурился механик. — Откуда вы…
Но я уже не слушала. Со всей доступной мне в моем положении скоростью я рванула через ворота на летное поле.
— Подожди! — кричала я, отчаянно протягивая руки к самолету в безнадежной попытке догнать его. — Эдвард! Подожди!
Рев двигателя заглушал мои крики, воздушная волна, поднятая пропеллерами, толкала меня назад, перехватывала горло. Я закашлялась. Резкая боль в животе согнула меня пополам как раз в тот момент, когда механик схватил меня:
— Вы с ума сошли?
— Эдвард! — беспомощно закричала я.
— Вы что, хотите погибнуть! А ну, убирайтесь отсюда! — Механик явно решил, что у меня случился какой-то нервный срыв, как это бывает у беременных. Он то ли тащил, то ли подталкивал меня обратно к ангару. Обессиленная, охваченная невыносимой душевной болью, я не сопротивлялась.
Эдвард улетел. Я навсегда потеряла его, потому что боялась сражаться за него, боялась поверить ему. Он решил, что никогда не сможет заслужить мою любовь, несмотря на все свои отчаянные старания…
С трудом подавив рыдание, я спрятала лицо в ладонях.
— Я люблю тебя, — безнадежно прошептала я, опускаясь на бетонный пол ангара. — Я люблю тебя, Эдвард…
— Диана?
Не смея поверить, я подняла глаза.
Эдвард стоял у распахнутых ворот ангара. Яркое калифорнийское солнце бликами играло в его темных волосах. Лицо его было в тени, фигура излучала неуверенность. Он успел сменить смокинг на джинсы и футболку и стоял глубоко засунув руки в карманы. Я увидела, что пропеллеры самолета, стоявшего на поле, вращались все медленнее, хотя двигатель по-прежнему громко гудел. Что это, чудо? Сон? Я протерла глаза. Эдвард по-прежнему стоял передо мной.
— Ты вернулся, — выдохнула я и, поднявшись с пола, спотыкаясь, двинулась к нему.
— Я увидел тебя. — Он жадно пытался поймать мой взгляд. — И меня посетила безумная надежда…
Рыдая, я бросилась ему на шею:
— Ты вернулся!
— Конечно. — Он притянул меня к себе, с нежностью гладя по спине. Я ощущала тепло и силу его тела, лесной запах его одеколона… Он прикоснулся пальцем к моей щеке. — Ты плачешь, — сказал он так нежно и заботливо, что у меня дрогнуло сердце.
Схватив его кисть, я изо всех сил прижала ее к своей щеке, глядя на него полными слез глазами:
— Ну конечно. Я ведь думала, что потеряла тебя…
Я чувствовала, как он дрожит.
— Все хорошо, Диана, — выдохнул он. — Ты можешь сказать мне правду. Если ты хочешь быть со мной лишь ради ребенка…
— Нет!
— Я хочу лишь, чтобы ты была счастлива. — Уронив руки, он упорно смотрел в сторону. — Я говорил себе, что могу жениться на тебе, даже если ты не любишь меня. Что со временем я смогу вновь завоевать твою любовь и доверие.
— Эдвард…
— Но я не хочу, чтобы из-за меня погас огонь, который горит в твоей душе. Я не могу. Не могу принуждать тебя стать моей женой, если ты меня не любишь. Если ты любишь другого… — Он сжал зубы и продолжил говорить так тихо, что я едва расслышала его слова. — Я слишком тебя люблю для этого.
— Ты любишь меня! — выдохнула я.
Эдвард рассмеялся:
— И впервые в жизни понимаю, что это значит. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Диана, я готов на все ради тебя. На все.
— Даже продать Руперту свою долю в «Сен-Сир Глобал».
— Откуда ты знаешь? — изумленно спросил он.
— Я звонила Виктории.
— Зачем? Как?..
— Вчера вечером я видела, как она заходила к тебе.
— Видела?
Я опустила голову:
— Ты вел себя так странно, таинственно. Я вернулась, чтобы спросить у тебя, в чем дело. И увидела, как она заходит к тебе, в такой поздний час, в таком платье, и подумала, что вы с ней…
— Что? — Эдвард изумленно посмотрел на меня. — Ты думала, что я… С кем! С Викторией…
— Я так боялась снова остаться с разбитым сердцем, — прошептала я, сгорая от стыда. — И сбежала при первом же подвернувшемся поводе. Прости меня.
Его лицо потемнело.
— Я помню, как обращался с тобой в Лондоне. После этого я тебя не виню. — Он погладил меня по щеке. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой или чем-то обязанной мне, думала, что я принес какую-то жертву. Ведь ты была права. Я ненавидел эту работу. И ненавидел того, в кого она меня превратила. Так что теперь я свободен, — неожиданно широкая улыбка осветила его лицо. — Так что теперь я безработный, и ничто не мешает мне отправиться с тобой в Румынию…
Я накрыла его руки своими:
— Я не хочу лететь в Румынию.
— Что? — нахмурился Эдвард.
— Я думала, что карьера актрисы — это мечта всей моей жизни. Но я никогда не любила пробы. — Я улыбнулась уголками губ. — И не просто так. Пока мозг упрямо твердил мне, что именно этого я и хочу, сердце упрямо утверждало, что на самом деле мне нужно нечто совершенно иное.
Он крепче прижал меня к себе. Его ладони скользили по моему лицу, по волосам, по спине…
Я вспоминала о матери. Думала о ее жизни. Ханна Мэйвуд-Лау не была звездой. Люди, не знавшие ее близко, считали ее самой заурядной женщиной. Со стороны казалось, что она ничем не выделяется из толпы. Но в ней был великий дар любви. Всю жизнь она заботилась о друзьях, о доме, о тех, кто ее окружал, но больше всего — о своих родных.
— Ты — моя настоящая мечта, — прошептала я. — Ты и наш ребенок. Я хочу вернуться с тобой домой. Быть с тобой. И пестовать нашу семью. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Я люблю тебя, Эдвард.
— Правда? — удивленно выдохнул он.
— Я хочу задать тебе лишь один вопрос. — Улыбнувшись, я глубоко вздохнула. — Ты хочешь жениться на мне?
Эдвард покачнулся.
— Хочу ли я?! — воскликнул он.
Когда он сжал меня в объятиях, в его лице больше не было ни мрачности, ни жестокости. Счастье вновь сделало его тем мальчиком, которым он был когда-то. Тем мужчиной, которым, я верила, он может однажды стать.
— Я люблю тебя, Диана Мэйвуд. — Он нежно погладил меня по шее. — И буду любить тебя всю жизнь. С этого мгновения…
Крепче прижав меня в себе, он приник ко мне поцелуем. Я задыхалась от нежности и желания, вцепившись в него изо всех сил…
— Эй, ребята, — услышала я смущенный голос механика. — Вы не забыли, что я еще здесь, а?..
Мы поженились две недели спустя в мамином розовом саду. На скромной церемонии собрались все наши близкие — миссис Макуиттер, родные, друзья. Свадьба была скромная — торт, простое платье, священник. На сей раз мы обошлись без двадцатикаратных бриллиантов — честно говоря, я побаивалась случайно выколоть себе глаз этой штукой. Мы с Эдвардом обменялись простыми золотыми кольцами.
