– Молчишь… – Аврора резко прошлась по комнате, затем взяла сигарету со столика и закурила. – Я ведь простыла под ливнем. Месяц в больнице провалялась. Месяц! Думала, уже не выйду.
Она потушила сигарету в пепельнице.
– А ты молчишь! Мог бы что-нибудь ответить для приличия. Я пожертвовала ради тебя всем.
– Я отрекся от дара и крыльев из-за тебя, – наконец произнес он.
Аврора покачнулась и начала падать. Глеб пытался подхватить ее, но она исчезла.
…Экзамен подходил к концу. На этот раз всё было предсказуемо скучно. Багровый Пик особого интереса к студентам не проявлял, Стило никого не валила, а Аврора… Она смотрела со скучающим видом в окно. На ее безымянном пальце красовалось кольцо с прозрачным камнем.
– Это тот самый подающий надежды молодой человек? – благосклонно взглянул на Глеба Багровый Пик. – Очень интересно, чем вы нас удивите, Черный Поэт.
Глеб взмахнул крыльями и взлетел под потолок. Бриллиант на кольце Авроры переливался всеми цветами радуги, оторваться от него было невозможно. Вдохновение нахлынуло сразу же.
Снова плохо легла монета…
Я закончу, скорее, скверно.
В Эльсинор бы, спросить совета
Розенкранца и Гильденстерна.
Как у них бы, орлом всё время,
Не пустой и позорной решкой!
Я бы жизни суровой бремя
Не тащил бы, а нёс с насмешкой.
Стихи рождались легко: мощные и страстные, полные боли и надлома. Но Глеб знал, что их написал кто-то другой. Он попытался стряхнуть наваждение, но ничего не мог с собой поделать: стихи изливались помимо его воли.
И стихов моих мощь и сила
Изменила б картину мира,
Но забыты давно могилы
И Булгакова, и Шекспира.
Никому не нужны поэты…
Я держусь уже еле-еле,
Но надеюсь, что проблеск света
Вдруг увижу в конце тоннеля…
[17]
Глеб метался по аудитории, бился в окно, как глупая муха, а члены комиссии с улыбкой наблюдали за ним.
– На самом деле, очень талантливый поэт, – весело поблескивая очками, заявил Багровый Пик.
– Один из лучших на факультете, – согласилась с ним Стило. – Вы же слышите – стихи Мастера.
Аврора поднялась, сорвала с руки перстень и сказала:
– Ты меня спрашивал, а я отмалчивалась. Так знай, я люблю лишь тебя! Мой ответ – да!
… Скарлетт сидела в кафе одна и смотрела прямо перед собой. Глеб удивился: а где же ее вторая половина – Джейн? Подруги были неразлучны. Скарлетт повернула голову, и Глеб рассмотрел, что ее глаза заплаканы.
– Ты что? – удивился он.
Плачущая Скарлетт – всё равно как теплый лед. То, что не может быть никогда. Скарлетт была уверенная в себе, с вызовом ко всему миру. Глебу казалось, что размягчить ее не способен никто.
– Мы же думали, что ты умер, – произнесла Скарлетт. – Искали тебя вместе с твоими родителями.
У Глеба неприятно заныл живот.
– Меня долго не было?
– Два месяца, – сухо ответила Скарлетт. – Мама твоя с ума сходит.
Глеб опустился на соседний стул:
– Не может быть.
Скарлетт зло поглядела на него:
– Конечно! Только о себе и думаешь! Плевать на друзей и родителей. Гениальный Черный Поэт, а остальные – так себе.
Глеб хотел возразить, но не смог.
– Ты права, Скарлетт, – сказал он. – Прости меня.
Слезы потекли ручьем из ее глаз, и сквозь всхлипывания Глеб с трудом различил:
– Я ведь любила тебя. А ты так этого и не понял.
…Лис произнес:
– Почему ты ничего не сообщил мне? Ведь я же твой друг.
Глеб ощутил огромную тяжесть: он всем причинил боль. Им и себе. Лис расправил крылья.
– Смотри. Мне стыдно ходить с ними. Из нас двоих ты был лучшим. И вот я с крыльями, а ты – нет.
Последовала пауза. Глебу хотелось сбежать, чтобы не видеть ничьих укоряющих глаз. Он устал! И от чувства вины тоже.
– Я узнавал, – Лис достал какую-то бумажку. – Сейчас делают операции по восстановлению крыльев. Вот прайс. Ребята согласны скинуться. Скарлетт уже собирает деньги.
Глеб не выдержал и заорал.
* * *
Войска шли ровными рядами, печатая шаг. Серебряная лента уплывала за горизонт, от сверкания начищенных доспехов слепило глаза. Но Мёнгере восседала на троне с прямой спиной: ей, правительнице Алтанхота, недостойно показывать слабость. Она вновь подтвердила свою красоту, а неудачные соперницы убрались в Храм прислуживать богам, пока не постареют. Надо вообще запретить этот странный обычай, он раздражал Мёнгере. У Золотого города может быть только одна повелительница.
Древки копий стучали по мостовой, когда воины приветствовали правительницу. Скоро тяжелую поступь ее армии узнает весь мир. Пришла пора утопить его в свете. И истинный свет – это она, Мёнгере.
– Ты права, милая, – прошептал кто-то за троном.
Этот голос заставил Мёнгере горделиво вскинуть голову: она добилась многого. И получит еще больше: весь мир падет к ее ногам. Дочь лунного дракона будет править им.
– Так будет, милая, – подтвердил голос.
…Мать впервые была без платка, скрывавшего лицо. Огромные глаза с длинными ресницами, волосы цвета ночи: мама Мёнгере казалась типичной дочерью своего народа. Она с восторгом взирала на свою дочь.
– Я всегда любила тебя, правительница, – произнесла она. – Любила и оберегала.
Она продолжала с восхищением разглядывать Мёнгере.
– Когда ты только родилась, я знала, что ты особенная.
Мать склонилась перед Мёнгере:
– Мне раньше пришлось скрывать от тебя правду, прятать чувства.
Слова бальзамом лились на сердце Мёнгере. Теперь все узнают, что мать всегда боготворила ее. И всем придется полюбить Мёнгере, иначе…
Мама полезла в мешок и достала оттуда голову:
– Я убила ее ради тебя. Чтобы не мешала править.
С ужасом Мёнгере узнала в голове свою сестру, дочь золотого дракона. Голубые глаза были выколоты, нос отрезан. И тогда Мёнгере стошнило.
* * *
Приш стоял на мосту вместе с Алисой. Ее волосы были распущены, в них запутались оранжевые ягоды. Приш удивился: откуда в долине появилась рябина? Сроду не росла. Он несмело протянул Алисе бусы. Она восхищенно охнула и долго любовалась ими. Потом повесила на шею. Бусы на самом деле шли ей, Приш не ошибся с выбором подарка.
